Пришелец и пенсионерка
Юлия Львовна Сидур








Юлия Сидур, спутница жизни знаменитого скульптора Вадима Сидура, в своей необычной прозе использует тот же метод творчества, что и ее муж в пластическом искусстве: пристальное внимание к реалиям материальной, плотской жизни, точность в ее отражении — плюс фантастические допущения, взрывающие сюжеты и образы. Пришельцы из иного мира взяли в заложники двоих влюбленных и одинокую пенсионерку. Зачем? Что они хотят узнать о землянах и земной любви? Что может эта любовь противопоставить чужой беспощадной силе?







Юлия Львовна Сидур

Пришелец и пенсионерка


Давиду Риффу и Кате Тангян




Зинаида Васильевна Воскресова, женщина тихая, боязливая, вдова, пенсионерка, никогда бы не подумала, что может вляпаться в подобную передрягу. Из-за некоторых свойств ее характера она даже для дела по телефону лишний раз поговорить не могла, а тут с ней такое случилось…

В молодости Зинаида Васильевна была довольно бойкая женщина, но с годами сильно изменилась. Взрослые семейные сыновья жили напряженной отдельной жизнью. Эти экономисты и юристы вполне успешно вписались в современность. А вот другие близкие родственники, главным образом из-за возраста и болезней, не сумели перестроиться и приспособиться. Они начали преждевременно один за другим помирать. Хуже всего стало после смерти мужа. Зинаида Васильевна кое-как глушила свой мрак на работе, но когда самой пришлось уйти на пенсию, внутреннее ее одиночество усилилось необыкновенно. Тоска заедала все сильнее, в голову лезли тяжелые воспоминания, даже такие, о которых вроде бы уже совсем позабыла. Например, она давно перестала жалеть себя за несчастное послевоенное детство. А тут снова полезло. Навязчиво посещали обиды и сожаления. Старший сын Илья совсем растворился в другом бытии. Он быстро женился, стремительно родил сына, развелся, его жена вышла замуж за другого, родила дочку от нового мужа и уехала с семьей в Канаду. Илья немедленно женился снова. Он сутками пропадал на работе. Зинаида Васильевна боялась ему лишний раз позвонить, чтобы не отвлекать. Он с трудом сдерживал недовольство, когда мать звонила на службу.

Какое-то время младший сын-подросток Сева требовал по воскресеньям ходить с ним в видеосалон. Ему тогда, в начале девяностых годов, еще интересно было дружить с матерью. Он хотел, чтобы Зинаида Васильевна платила за билеты и переживала вместе с ним увиденное. Там показывали недавно разрешенные американские фильмы про звездные войны и прочие боевики. Сева постоянно оглядывался на нее в восхищении, требовал от матери такой же реакции. Зинаида Васильевна, с грустью поглощая молодежную продукцию, сожалела о дороговизне входных билетов. Ей скоро надоели одни и те же, переходящие из фильма в фильм, терминаторы, супермены, робокопы, чудовища, инопланетные концлагеря, где на похищенных землян, чтобы не могли убежать, одевают самовзрывающиеся ошейники. Потом походы в видеосалон закончились. Как только Севка нашел себе друга с японским телевизором и собственным видеомагнитофоном, он стал ходить к нему домой. Его уже давно сердило, что мать сидит рядом, смотрит классное кино, а думает о другом и непонятно отчего страдает.

Младший сын тоже закончил учебу, женился, из дома ушел, но пока еще не развелся, хотя все к тому шло. Несмотря на личные неурядицы, оба сына вполне процветали. Иногда и о матери вспоминали, но не часто.

Зинаида Васильевна, наверное, совсем бы захирела за эти пролетевшие как ураган четырнадцать лет, если бы не заграница, если бы не старые, тридцатилетней давности друзья из ФРГ.

Она познакомилась с ними еще в семидесятые годы, когда работала библиотекарем в немецкой спецшколе. Супружеская пара из делегации ФРГ подарила школьной библиотеке три громадных мешка немецких книг. Зинаида Васильевна по-немецки знала немного. Но учителям и детям книги очень пригодились. До перестройки дружба между народами СССР и другими осуществлялась в одну сторону. Вольфганг и Габи Штеге отлично говорили по-русски, по-английски, по сербско-хорватски и по-чешски. Их маленький сын Даниэль тоже быстро залопотал по-русски безо всякого к тому принуждения. Немецкое семейство втроем замечательно спало в одной комнате, кто на диване, кто на полу, а Воскресовы вчетвером — в другой. Немцы не переживали оттого, что одеял не хватает, и они вынуждены укрываться зимними пальто и старыми пледами. Вполне могли бы как ученые по обмену ночевать в гостинице «Академическая». Там кроватей и одеял хватало на всех, но Штеге необъяснимо предпочитали жить в воскресовской двухкомнатной тесноте.

Уложив детей, хозяева и гости допоздна засиживались на кухне, пили убийственную дешевую водку, ели полурезиновую синеватую колбасу, квашеную капусту, пельмени, жареную рыбу мойву, и очень много говорили, говорили… Хозяева в основном ругали свою власть и порядки, а довольные и веселые немецкие друзья поддакивали. Гости любили смешать водку «Московскую» с пивом «Жигулевским», отчего после всех разговоров им особенно хорошо и крепко спалось. Русским хозяевам такое было не под силу, поговорить они любили, а много пить здоровье не позволяло, и они слегка комплексовали от своей нетипичности.

После смерти Ивана Алексеевича Воскресова немецкие друзья продолжали приезжать ежегодно, а иногда и по несколько раз в году. По мере ухода сыновей во взрослую жизнь места в квартире становилось больше, а тоска у Зинаиды Васильевны гуще… Вольфганг Штеге за это время стал профессором и университетским начальником, его семья переехала из Билефельда в Дортмунд. Габи написала диссертацию о Гашеке. Она в молодости училась по обмену в Чехословакии и наблюдала, как советские танки давили «социализм с человеческим лицом». Даниэль тоже как-то внезапно вырос и женился на девушке русского происхождения…

И вдруг совсем уж все ускорилось. Наступило третье тысячелетие новой эры. Многие в России к такому ходу событий оказались чудовищно неподготовленными.

Профессор Вольфганг Штеге привозил иногда Зинаиде Васильевне кое-какую работу, связанную с печатанием русских архивных текстов. Для этого он подарил ей свой старенький компьютер. Она была рада, что приносит хоть какую-то пользу, у нее даже появились небольшие денежки. И вот пришла еще одна весна, а Зинаида Васильевна на пороге нового века уже в третий раз поехала в Германию.

Как и тысячи других преступлений, это безобразное убийство произошло на пляже. Сначала всем троим показалось, что кто-то кричит. Ветер завывал, море ревело, но этот истошный крик услышали все. Даниэль первый сказал: «Ой, я боюсь!» Потом замолчал, прислушиваясь, и произнес полувопросительно:

— По-моему, кто-то кричит!

— По-моему, даже очень громко, — охотно согласилась с ним Шанталь и тут же добавила уверенно: — Кто-то не просто кричит, а даже ужасно вопит! — Свет наполнил ее глаза, стали заметны матово сверкнувшие контактные линзы. Шанталь показала изящной рукой на пляжные домики. — Это там!

Зинаида Васильевна не хуже их услышала крики, но ей не захотелось в этом признаваться. Она состроила неопределенную гримасу, но промолчала.

— Надо сбегать посмотреть! — предложил Даниэль. Лицо его сильно побледнело, в глазах стоял ужас.

А маленькая бесстрашная и шустрая Шанталь уже побежала. Ее черненькая головка мелькала впереди как флаг, на который все должны равняться. Следом трусил ее неуклюжий супруг в нелепой в здешних краях русской телогрейке и грубых черных ботинках, не иначе как солдатских. По его согбенной спине, стриженной почти под ноль голове с прижатыми ушами чувствовалась двойственность его натуры — вроде бы умирает от страха, но любопытство его бесконечно, и он непременно должен быть именно там, где в данный момент происходят все ужасы.

Последней тащилась Зинаида Васильевна, дама не молодая и не худая. Бежать ей совсем не хотелось, но и не бежать как-то неловко, если другие бегут.

Все происходило на фоне не только неприветливого, но даже агрессивного майского голландского моря. Никто не ожидал столь резкого ухудшения погоды на пороге лета. Казалось, что исступленный ветер испытывает личную злобу к враждебному человеческому существу. Он не просто пронизывал Зинаиду Васильевну до костей. Он вытряхивал душу, затуманивал последние мозги, заплетал ноги и неудержимо гнал к морю всю ее немалую телесную массу. Зинаида Васильевна издала короткое жалобное рыдание. Она обиделась на европейское негостеприимство природы. Ощутив невозможность двигаться дальше и повернувшись к ветру спиной, остановилась, расставив для устойчивости руки и ноги.

Ветер неистовствовал, безумно трепал ее джинсы и куртку, силился сорвать капюшон, изо всех сил толкал ее к воде. Но это ему не удалось, и он загудел от неутоленной ярости.

Со стороны пляжного домишки, деревянного облезлого строеньица, еще не покрашенного после прошлого сезона, доносились постоянно заглушаемые ветром возгласы обоих молодых людей. Домишко напоминал русский деревенский туалет, только немного увеличенный.

— Зинаида! — кричал Даниэль срывающимся на ветру голосом. — Они его убили!

Когда Зинаида Васильевна наконец добралась до места, она увидела донельзя удрученные лица обоих. Шанталь держала в руке только что подобранный белый длинный шарф. Оба были бледны и наперебой стали ее убеждать не заходить внутрь.

— Это зрелище не для вас! Оно вас чрезвычайно депримирует! — говорила Шанталь, остановившись у порога и пытаясь закрыть собой вход в пляжный сарайчик.

— Нет, уж ты меня пропусти, — настаивала Зинаида Васильевна, — раз Даниэль посмотрел и все еще жив, значит и я могу.

— Зинаида! Не ходи туда! Не ходи! Не надо тебе туда! Мы его знаем, видели вчера в пивной! — убеждал ее Даниэль, размахивая руками на некотором расстоянии от входа.

Шанталь тоже неодобрительно покачала головой и отстранилась.

— Там у него интестины! — шепнула она Зинаиде Васильевне на ухо.

— Чего? — не поняла Зинаида Васильевна.

— Кишки! — строго сказала Шанталь.

— О Господи! — Зинаида Васильевна внутренне вздрогнула, но сказала, стараясь сохранить хладнокровие: — Бедняга! — Она остановилась, колеблясь, почти решила не входить в домик, но произнесла совсем не то, что хотела: — Все-таки надо мне посмотреть!

И вошла. При первом взгляде труп плотного мужчины в шляпе, твидовых брюках и наброшенном сверху длинном черном пальто оказался совсем не страшным. Человек лежал ничком по диагонали внутри крошечного помещения. Труп со спины выглядел довольно буднично, если бы не вывалившаяся из-под пальто кучка перемешанной с кровью слизи. Кровавая кучка лежала как раз в том месте, где находился живот покойника. Зинаида Васильевна подавила в себе приступ тошноты; ее страх прошел, осталась одна жалость. Она боком продвинулась на несколько шагов вперед, наклонилась, заглянула убитому под шляпу. Она, как и Даниэль, моментально его узнала, и несмотря на сгущающуюся темноту разглядела еще кое-что отвратительное. Зинаида Васильевна вышла наружу в сырые сумерки, посмотрела на вопросительные лица Шанталь и Даниэля. Отметила вдруг наступившее спокойствие, почти полное исчезновение враждебного ветра.

— Ребятки! — сказала Зинаида Васильевна. — Это действительно тот самый человек из пивной. Толстенький. Третий…

— Ну конечно, это он! — вскричал Даниэль. — Ой! Я не могу, я боюсь! Ужас какой! — И тут же спросил, не в силах побороть любопытство: — Его застрелили?

— По-моему, нет. — Зинаида Васильевна говорила нарочито спокойным голосом, чтобы не пугать Даниэля еще больше. — Скорее всего, ножом… Ему кишки выпустили и проволокой удавили.

Оба вскрикнули.

— Я не сразу заметила, — продолжала Зинаида Васильевна, — но потом наклонилась, заглянула сбоку под воротник, а там торчат два скрученных алюминиевых конца. — Она замолчала, глядя в помертвевшие лица обоих молодых людей.

Они ждали от нее еще чего-то.

— И язык высунут, — сказала она после секундной паузы.

— Ой, я боюсь! Я не могу! — Даниэль закрыл глаза и начал качать головой из стороны в сторону.

Зинаида Васильевна оглянулась по сторонам и понизила голос:

— Я уверена, что это те двое, это их рук дело.

— Ой! Ой! — забормотал Даниэль, схватившись за голову. — Конечно, это они!

— Неужели? — не поверила Шанталь. — Что вы говорите! — она в волнении замахала найденным шарфом. — Неужели это тот самый несчастный мэк из кнайпе! Но он такой ничтожный! Я была так деморализована, когда увидела кадавр, я даже его не узнала!

— А я сразу понял, что это он! — закричал Даниэль. — Они так грубо с ним обращались! Я еще тогда почувствовал, что они с ним расправятся. Они же, наверное, еще здесь. Ходят где-то рядом. Надо скорее заявить в полицию.

Вдалеке в рыбацкой деревне начали зажигаться отдельные огоньки. И собаки, перекликаясь, забрехали совсем как в Подмосковье. Мимо всей троицы по направлению к домику, где лежал убитый, медленно прошествовала очень независимого вида длинная полосатая кошка. Даниэль машинально отпрянул в сторону и начал неистово чихать.

— Она уже ушла. Не бойся, Дани. Это виртуальный глюк, — быстро заговорила Шанталь. — Все! Все! Успокойся! Никакой кошки здесь никогда не было!

Зинаида Васильевна любила всех кошек на свете, но, зная о чудовищной аллергии Даниэля на животных, и особенно на кошек, она с ласковым криком побежала прогонять животное. «Кыш, кисонька моя милая, кыш, кыш отсюда!» Зинаида Васильевна уже успела заметить, что звери в Западной Европе знают о своих правах не меньше, чем люди. Кошка не привыкла, чтобы ее гоняли. Не теряя достоинства, она слегка изменила траекторию движения и, немного ускорив шаг, направилась к морю. На бегу Зинаида Васильевна споткнулась о большой камень и чуть не упала. Пробормотала с досадой: «Черт побери! Какой дурацкий пляж, одни камни!» Наклонившись, она разглядела початую пачку бумажных носовых платков, а также что-то твердое и плоское в маленьком полиэтиленовом пакетике. «Дискетка!» — констатировала Зинаида Васильевна, кладя в карман то и другое. У нее вдруг закололо в кончиках пальцев, и на секунду она даже перестала их чувствовать. Огорчилась: «Пальцы сводит. Здоровье мое все хуже, а покойнику этому все лучше, у него больше никогда ничего не заболит». Подумала и тут же устыдилась циничности умозаключения.

В это время Шанталь успокаивала мужа. Чихание Даниэля почти прекратилось, но испуг в его глазах не прошел. Кошкино непредвиденное появление напугало его не меньше, чем убийство бедного толстяка.

— Ну, бежим скорее в полицию! — закричала Шанталь. — Они же только что его убили! Может быть, их поймают!

И все трое побежали в селение.

А все началось гораздо раньше. Зинаиде Васильевне уже несколько дней как надо было возвращаться в Москву. Она не по своему желанию нарушила режим шенгенской визы. В Дортмунде она жила в квартире родителей Даниэля. Вольфганг и Габи отсутствовали; пообщавшись с Зинаидой Васильевной и попрощавшись с ней, они уехали по своим университетским делам в Японию — там тоже тьма славистов, русистов и германистов. В оставшиеся до отъезда дни Зинаида Васильевна общалась в основном с молодежью, иногда даже ночуя у них в квартире, в одной из двух комнат в новом современном доме. Ребята недавно сняли эту удобную квартирку. Для Зинаиды Васильевны в ней имелся только один недостаток — супруги жили на последнем, пятом этаже, без лифта. Конечно, ей было тяжеловато тащиться наверх. Но в последние дни своего пребывания ей очень не хотелось расставаться и уходить в пустую квартиру на соседней улице.

И вдруг, за два дня до возвращения в Москву, у нее дико разболелись зубы. Правда, не совсем неожиданно. Зинаида Васильевна всегда знала, что рано или поздно это обязательно случится. Периодически зубы ныли еще в Москве, а когда становилось легче, она благополучно о них забывала. Но расплата пришла не тогда и не там, где хотелось бы. Промучившись целую ночь и подвывая от боли, Зинаида Васильевна начала примериваться к мрачным юмористически-безумным идеям — неплохо бы выброситься из окна или разбить себе башку об стенку, тогда не только зубы перестанут болеть, но и от плохого настроения можно враз вылечиться!

Утром Даниэль и Шанталь убедили ее обратиться к врачу — все-таки необходимая страховка на внезапную травму у нее была. А острую зубную боль, если повезет, можно приравнять к несчастному случаю. Сами Даниэль и Шанталь, студенты, изучающие искусство и искусствоведение в Рурском университете, собирались проводить Зинаиду Васильевну, а потом съездить на родительскую дачу в Голландии. Несмотря на плохую погоду, сырость и холод, оба желали сосредоточиться на работе где-нибудь в спокойном и тихом месте, чтобы ничто их не отвлекало.

Даниэль, человек неврастенический, регулярно недомогал и, как обычно, что-то сочинял на своем лэп-топе. Он подвергался частым сменам настроения — от веселого и жизнерадостного до крайне меланхолического. Его многое не устраивало в жизни, он критиковал не только окружающую действительность, но и все мировое устройство в целом. Этим он больше был похож на русского, чем на немца. Слушая Даниэля, поносящего европейские и американские порядки, Зинаида Васильевна чувствовала себя дома. В российском обществе тоже преобладало катастрофическое сознание. Постоянное недовольство всем на свете никак не мешало сочинительству Даниэля, даже наоборот, помогало. Даниэль с малых лет всегда что-нибудь писал: огромный роман, или маленький рассказ, или поэму, или искусствоведческое эссе; он мог даже сочинить кулинарный рецепт в виде стихотворения. Потом он пытался свои литературные творения где-нибудь пристроить, опубликовать. Вот тут и начинались трудности — никто не хотел их печатать. Даниэль от этого страдал, обижался на капиталистическое общество, основанное на мещанстве и потребительстве, но усилий своих не прекращал. Желая заработать немного денег, он устроился в компьютерную фирму под названием «Плановизер — XXI век». Он, человек абсолютно гуманитарных пристрастий, неожиданно всех удивил. Неординарные идеи, легко выдаваемые Даниэлем, понравилось коллегам и начальству. Они предложили ему постоянную работу и для начинающего довольно большую зарплату. Даниэль отказался; если уж каждый день по часам ходить на службу, то он скорее предпочел бы работать поваром в собственном ресторане и придумывать новые рецепты, чем быть программным разработчиком для грядущего жизнеобеспечения городов.

Даниэлю повезло. У него были очень хорошие родители, терпимые и, что немаловажно, состоятельные. Они всегда верили в его талант и пообещали содержать сына до двадцати пяти лет, а там будет видно. Поэтому у него впереди оставалось еще целых два года относительно обеспеченной и беззаботной жизни.

Его жена Шанталь тоже стремилась вон из города. Ей хотелось рисовать и фотографировать на берегу моря. Пляж в той местности плохой, каменистый. Отдельные психи там купаются и загорают, но даже в сезон туристические орды объезжают неуютное место стороной. Это и нравилось юным супругам. Привлекало как раз немноголюдство. А деревенских людей с их пляжными домишками и всеобщую местную забаву — беготню по камням с воздушными змеями — можно было просто не замечать.

В то утро Шанталь поехала в Дюссельдорф, в Академию художеств. После нескольких попыток она наконец туда поступила. Энергичная девушка действовала по плану. У нее все было рассчитано: в своем университете экзамены она уже сдала, остался только диплом. Поскольку в Германии нельзя учиться в двух университетах сразу, она должна была выписаться из своего университета, но собиралась писать там диплом как вольный слушатель. А параллельно собиралась учиться в Академии.

Даниэль отвел Зинаиду Васильевну к ближайшему дантисту, в клинику, расположенную на соседней улице, рядом с отделением полиции. Хотя она кое-что понимала по-немецки, Даниэль добросовестно ей переводил. Врач тут же сообщил, что ее плохонькая страховка годится лишь частично и надо будет платить наличными.

— Сколько? — с содроганием спросила Зинаида Васильевна, она машинально начала подниматься с кресла.

Врач решительно усадил ее обратно. Он пояснил, что сейчас невозможно ничего сказать, но через какое-то время все станет ясно. К тому же он признался, что ему любопытно полечить зубы пациенту, прибывшему из Москвы. Такое с ним случается впервые. Даниэль перевел следующий коварный вопрос:

— Он спрашивает, когда ты в последний раз была у зубного врача?

Зинаиде Васильевне стало стыдно. После рентгена она с изумлением взирала на прикрепленный перед ее глазами великолепный снимок, изображающий страшную пещеру со сталагмитами и сталактитами невообразимой формы. Вид собственной челюсти изнутри сильно, как сказала бы Шанталь, ее «импрессионировал». Собравшись с духом, она призналась:

— Это было давно, еще в Советском Союзе. Врач загадочно улыбнулся, потом быстро заговорил. Даниэль тут же перевел:

— Он говорит, что, судя по черным пломбам, которые у тебя в зубах, стоматология в вашей стране — на уровне каменного века.

Зинаида Васильевна уклончиво согласилась:

— Может быть, раньше так оно и было. Но сейчас-то все по-другому. Для богатых все о’кей: роскошные кабинеты, современное оборудование, обезболивание, импортные материалы, душевное обслуживание. Только деньги надо иметь.

Дантист сделал ей два укола анестезии и практически без боли вытащил два зуба. Зинаиде Васильевне показалось, что он вырвал совсем не то. Она сокрушенно сообщила об этом Даниэлю.

— Не волнуйся! — успокоил ее Даниэль. — Он говорит, что так часто бывает, боль рефлекторно отдается на другие зубы, даже на здоровые. Он обещает — болеть больше не будет.

Врач пригласил ее прийти снова через две недели.

— Он говорит, что снимет временные коронки и поставит постоянные.

— Я послезавтра уезжаю! — воскликнула Зинаида Васильевна. — У меня виза кончается!

Врач, не обращая на нее внимания, выписывал какую-то бумагу. Он протянул ее Даниэлю.

— Он говорит, — сказал Даниэль, — надо с этим документом идти в ауслендерамт и продлевать визу еще на месяц. Тогда он все хорошо и прочно тебе сделает.

— Что? — воскликнула Зинаида Васильевна. — На месяц! Я что-то первый раз встречаю на Западе таких докторов!

— А куда ты так спешишь, Зинаида? Какие дела тебя ждут? Ты же на пенсии! — сказал Даниэль.

Наверное, надо было все-таки вовремя утопиться, с тоской подумала Зинаида Васильевна. Насколько это было бы дешевле! В кассе она заплатила первый взнос — триста восемьдесят марок. На все про все осталось еще семьдесят. Прощай новый плащ и намеченные подарки сыновьям: одному сумочку-напузник, другому электрическую зубную щетку. Ничего, оба взрослые и не бедные, сами себе купят, с обидой думала Зинаида Васильевна. «Я их, конечно, очень люблю, но они же оба меня презирают!» — констатировала она совсем вне логики.

Девушка из регистратуры протянула ей пачку таблеток для обезболивания — могут понадобиться, пока будет проходить анестезия. Выйдя из зубоврачебного праксиса, Зинаида Васильевна спросила:

— Даниэль, как ты думаешь, твои одолжат мне денег на билет? Мне теперь придется платить неустойку за изменение даты.

— Да ладно, — сказал Даниэль, — может быть, и не придется платить! У тебя же справка есть, что ты должна продлить пребывание по медицинским причинам. И вообще, не бойся, не оставим же мы тебя без пфеннига.

— А еще зубы!

— Да ладно! Что-нибудь придумаем. Я уверен, что отец, когда приедет, найдет тебе какую-нибудь временную работу. Это так здорово, Зинаида, что ты остаешься! Поедем в Голландию, на море. Ты же не была еще в Пфаллинс-Порте, не видела дачку, которую мои купили в прошлом году!

У самого Даниэля в данный момент ничего не болело, у него было хорошее настроение, он улыбался. Он искренне был рад, что Зинаида Васильевна остается еще на какое-то время. Он продолжал возбужденно:

— Там, Зинаида, чистая-пречистая рыбацкая деревушка и невозможная скука. Все у них прилично до тошноты. Занавески на окнах открыты и днем и ночью. Вроде бы они специально открыты, но заглядывать не принято. Поэтому смотришь украдкой. — Даниэль неожиданно сам себя начал накручивать и возмущаться. — Вот видишь, какое у них лицемерие!

— А почему занавески открыты? — не поняла Зинаида Васильевна.

— У них с древности считается, что голландцам нечего скрывать, каждый может видеть — в доме не происходит ничего незаконного или непристойного. Но на самом деле у них там вообще ничего не происходит, особенно по вечерам. В одной половине комнаты цветы, а в другой сами сидят как истуканы и в телевизор глядят. — Даниэль вдруг пропел тоненько: — Там голуби тоскливые кричат, там устрицы валяются на пляже!

Зинаида Васильевна засмеялась. Все-таки рассмешил ее Даниэль.

— Именно так, Зинаида, — сказал Даниэль. — Можешь собирать бесплатно этих устриц, потом надо целый день с ними возиться — чистить специальным ножом.

— Хоть ты меня и пугаешь голландскими деревенскими порядками, но по-моему это совсем неплохое местечко, — сказала Зинаида Васильевна. — Как раз для пенсионеров.

— Да, — согласился Даниэль. — И для работы в самый раз. Можно сидеть за компьютером сутками, ни на что не отвлекаться. Ни телевизора, ни телефона. Но мы завезли туда карты, домино и шахматы. Скучными уютными вечерами будем играть в подкидного дурака. Не зря же ты нас научила.

Зинаида Васильевна с сомнением покачала головой:

— Я совершенно не могу, когда занавески открыты, я чувствую себя под постоянным наблюдением, даже если никто не наблюдает.

— А мы у себя в доме наглухо закроем все занавески! — с вызовом, непонятно для кого, сказал Даниэль и сам же первый засмеялся.

Даниэль уже убедил Зинаиду Васильевну.

— Я-то не против, — сказала она, — но все-таки не хочу вам мешать. Вы молодые. Я боюсь, что вам со мной скучно будет.

— Не будет, не будет, — замахал руками Даниэль. — Мне с тобой никогда скучно не бывает. Не надо комплексовать.

От этих слов у Зинаиды Васильевны стало теплее на сердце. Шанталь обязательно сказала бы «комплексировать». Ужасно приятно было ей слушать Даниэля.

— Вы будете работать, а я — вдоль берега моря гулять, и больше мне ничего на свете не надо. Но разве Шанталь может сейчас уезжать, ей в Академию надо каждый день ездить.

— Да ладно, — сказал Даниэль. — Не надо ей каждый день ездить. Это тебе не Россия. У нас нет обязательного посещения занятий. Шанталь поступила в Академию — это самое главное. Это она предложила съездить в Пфаллинс-Порт. Ей тоже необходимо расслабиться. Я, честно говоря, эгоистически рад, что у тебя зубы заболели. С тобой, Зин, веселее!

Зинаида Васильевна знала о потрясающей энергии и работоспособности маленькой Шанталь. Кроме учебы в университете и в художественной Академии, она посещала занятия в искусствоведческой студии, готовила к выставке суперэффектные абстрактные фотоколлажи, цветные иллюстрации для детской книжки, ходила на фитнес. Утром вставала рано, вечером падала от усталости и уходила спать, а Зинаида Васильевна и Даниэль бесконечно болтали, обсуждая все подряд — от авангардного искусства до российской и мировой политики. Зинаида Васильевна немного побаивалась Шанталь. Девушка говорила чудно, на советско-эмигрантской языковой смеси, но ненавидела многочисленных выходцев из СССР, которые за границей постоянно сквернословили. Зная это, Зинаида Васильевна не решалась при ней нечаянно сказать какое-нибудь слово, которое могло бы показаться Шанталь неприличным. С Даниэлем было проще. Зинаида Васильевна с восхищением смотрела на него и слушала его залихватские речи.

— До чего же ты отлично по-нашему шпрехаешь, Даниэль! Вот Шанталь русская девушка, но за двенадцать лет, что не была в России, она научилась говорить каким-то другим языком, как-то по-иностранному. А ты, наоборот, хоть и часто приезжал с родителями ненадолго, но постоянно с нами никогда не жил. Целиком даже одного года не прожил! И так потрясающе болтаешь! Это тебе от родителей такие способности передались. Я теперь понимаю, почему тебя тут все русским считают.

— Пускай считают! Я очень рад! — обрадовался Даниэль. — В Москве физически мне было совсем хреново, но я чувствую с Россией огромную внутреннюю связь. Впервые почувствовал, Зинаида, еще в первый свой приезд. Помнишь, мне было всего три годика, когда я в первый раз у вас появился.

Зинаида Васильевна заулыбалась от невероятного воспоминания:

— Ну как же такое можно забыть. Ты требовал мороженого в тридцатиградусный мороз. И твои прогрессивные родители тебе давали. А в моем семействе от этого зрелища чуть в обморок не падали.

Даниэль сказал мечтательно:

— Россия мне часто снится, меня все время туда тянет. С нетерпением жду, когда Шанталь получит наконец постоянный немецкий паспорт, и тогда мы обязательно приедем к тебе в Москву.

— А почему сейчас она не может ехать?

— Из-за родителей! Они боятся, что ее не выпустят обратно. У нее нет внутреннего русского паспорта, потому что, когда они уехали, она была еще ребенком.

— Нечего бояться, — сказала Зинаида Васильевна. — Совсем оторвались от нашей жизни. У вас здесь придумывают про нас невесть что. Если у нее есть заграничный паспорт, то как приедет, так и уедет. Никто ее не тронет.

— Она родителей очень слушается, — неодобрительно сказал Даниэль. — Я тоже считаю, что мы можем приехать на пару недель, и ничего страшного не произойдет.

— Эмигранты несчастные, совки убогие, — рассердилась Зинаида Васильевна.

Это только за границей ее посещали такие патриотические чувства, дома с друзьями и родственниками она только тем и занималась, что без устали поливала свою родину. И злому этому охаиванию не было ни конца ни края.

До ауслендерамта, конторы по делам иностранцев для продления визы, они с Даниэлем так и не добрались. Даниэль сказал, там в очереди надо сидеть, и на это придется убить целый день. Зинаида не одна такая, у массы белых, черных и желтых людей свои проблемы. Они высиживают для того, чтобы остаться в Германии навсегда или на больший срок. Поэтому очереди. Решили сходить в ауслендерамт после возвращения из Голландии.

— Тебе, Зин, еще долго здесь оставаться, зубы лечить все равно надо. Мы всегда успеем твою визу продлить, тебе нечего бояться. Ты же пенсионерка, а не русская мафия. Никто тебе слова не скажет.

— За мафию не волнуйся, Даниэль, у них всегда все в порядке — и паспорта, и визы.

Из Дюссельдорфа вернулась Шанталь. Она обрадовалась, что Зинаида Васильевна едет с ними в Голландию, но тут же начала сурово отчитывать Даниэля. Он еще вчера обещал вынести мусор, но до сих пор этого не сделал.

По экологическим соображениям никаких мусоропроводов в их доме не было. Мусор, перед тем как выбросить, приходилось сортировать. Бутылки полагалось разделять на стеклянные и пластиковые, раскладывать по цвету для разных контейнеров: отдельно белые, зеленые и коричневые. Бумагу и пустые полиэтиленовые пакеты тоже надо было выбрасывать отдельно, пищевые отбросы отдельно, металлические отдельно. Особое внимание уделялось использованным электрическим батарейкам. Они считались супервредными; их тоже полагалось выносить, как отходы, в специальное место.

Тащиться с пятого этажа без лифта с рассортированным мусором, а затем выбрасывать многочисленные пакеты в разные контейнеры — не самое приятное на свете занятие. А если не будешь сортировать, оштрафуют весь дом, — бьют дойчемаркой!

Шанталь не забыла напомнить Даниэлю о том, как много она вкалывает и как мало спит, а Даниэль только чересчур много говорит. И вообще, жалко, что он ушел из фирмы, где так хорошо зарабатывал. Даниэль тут же на нее обиделся и воскликнул:

— Я вообще, Шанталь, не буду с тобой сегодня больше разговаривать! Ты нехорошая злая девочка!

Я все купил, я все убрал, и ты, Шанталь, прекрасно знаешь, что мусор я сейчас вынесу!

— Давай я мусор вынесу, — предложила Зинаида Васильевна.

— Ни в коем случае! — запротестовал Даниэль, схватив многочисленные мусорные мешки и выскакивая с ними на лестницу. — Мы не заставляем наших гостей мусор выносить!

После того как Шанталь «взяла ванну», она подобрела, и молодежь помирилась. Но увидев у нее в нагрудном кармане кофточки синенький мобильник, Даниэль снова недовольно забурчал:

— Зачем взяла телефон? Ведь договорились — отрываемся от всех, никаких телефонов, никаких звонков, никаких контактов с друзьями и подружками!

— Не будь таким нервозным, Дани, — сказала Шанталь, надевая коротенькое бордовое пальтишко, — он у меня выключен. Но мало какие симультанные обстоятельства случаются! Вдруг понадобится.

Шанталь сидела за рулем «Фиата», уверенно рулила маленькими ловкими ручками и рассказывала о том, как хорошо к ней относится ее профессор в Академии, что скоро в Кельне откроется выставка, которую организовывают ее сестра с мужем, тоже оба художники. Выставка будет расположена в оставшемся от Второй мировой войны и до сих пор никем не использованном бункере. Будет много русских участников, не только эмигрантов, но и приезжих, особенно из Москвы и Петербурга. Шанталь тоже выставит там свои фотографии. Еще Шанталь сказала, что не собирается всю жизнь учиться в университете, чуть ли не до пятидесяти лет, как многие немецкие студенты. Она совсем не хочет бесконечно продлевать беззаботную студенческую жизнь и пользоваться всякими льготами. Она будет самостоятельно заниматься любимым делом, зарабатывать деньги, а не сидеть на шее у родителей. Это был слишком прозрачный намек. И Даниэль даже раскрыл рот, чтобы возразить. Но Зинаиде Васильевне не хотелось очередной распри между супругами, и она спросила совсем о другом:

— Вот скажите мне, пожалуйста, мы сейчас едем по Голландии. Это совсем небольшая страна, а какие здесь огромные луга, поля и стада. Говорят, голландцы всю Европу кормят.

Даниэль тут же голландцев обругал:

— У них все безвкусное, водянистое, нитратное, ненатуральное, особенно помидоры и картофель!

Зинаида Васильевна почувствовала себя дома, ей захотелось тоже охаять что-нибудь отечественное.

— По-моему, Даниэль, ты чересчур строг, у нас, например, астраханские, крымские, краснодарские помидоры имеют великолепный вкус, но что с того!

Какая, скажи мне, нам от этого радость! Больше половины урожая пропадает из-за отсутствия дорог и невозможности транспортировки. А то немногое, что доходит до рынка, жутко дорого. Поэтому мы в основном едим импортные. Те же потребляем водянистые и безвкусные помидоры.

Проезжая мимо бесконечных коровьих стад, пасущихся на весенней травке, все наблюдали, как одни молодые животные наскакивали сзади на других. Зинаида Васильевна выразила удивление:

— Бычки?

— Здесь нет бычков, — объяснил Даниэль, — только коровы и телки. Это просто общий половой инстинкт.

Далее волнами пошла сильная вонь. Зинаида Васильевна чрезвычайно умилилась, обнаружив сходство с родными местами:

— Вот у нас, когда едешь мимо Толстопальцева по Киевской дороге, абсолютно так же воняет. По-моему, это какие-то специальные невыносимые международные удобрения!

— Тьфу! Тьфу! — одновременно закрутили носами Шанталь и Даниэль.

Шанталь нажала на газ, и через некоторое время они проехали вонючее место. Остановились на одном из придорожных паркингов, чтобы зайти в туалет, заправить машину и немного перекусить.

Других машин не было. К счастью, еще не наступил разгар глобального туристического безумия. Все трое сидели за одним из деревянных столиков, ели бутерброды с ветчиной, запивали кока-колой и минеральной водой.

У Зинаиды Васильевны вдруг сделалось отличное настроение. Она радовалась, что зубы не болят, и судьба подарила ей возможность еще немного отдохнуть в красивом спокойном месте. Особенно это было приятно после мучительной бессонной ночи. И ей нравилось все, что рассказал Даниэль про Пфаллинс-Порт. Вот погляжу и послушаю, такие же здесь голуби, как у нас, или другие — во всяком случае, в городе сизари такие же, как наши.

Глядя на аккуратную природу вокруг, она вспомнила, как в молодости несколько лет подряд ездила работать воспитателем со школьниками в детский подмосковный туристический лагерь. Лагерь располагался прямо в лесу на огромной лужайке. Спали в палатках. Дежурные поддерживали в костре вечный огонь — символ подросткового туризма. Комары-кровопийцы, невинные божьи твари, наслаждались детской и взрослой кровью. В половине четвертого утра маленькие птички поднимали дикий гвалт. Никакого упоительного щелканья, нежного щебетания, мелодичных переливов, только громогласное чириканье, споры и раздоры. Птицы заполоняли всю территорию внутри лагеря, подбирали остатки еды и немыслимо верещали. Зинаида Васильевна каждую ночь просыпалась от этого шума. Она улыбалась от счастья, вспоминала, что старший сын спит рядом в палатке, а младший тогда еще не родился, но планировался. И все остальные любимые: муж, мама, тетя — были еще живы и более-менее здоровы. Она радовалась прекрасному мгновению, надеялась, что оно продлится как можно дольше, и засыпала снова.

Ухоженный европейский пейзаж несколько омрачился. Погода портилась, становилось все более ветрено и холодно. Рядом с их «Фиатом» притормозил роскошный серебристый автомобиль. «БМВ», — машинально произнес Даниэль. Два человека, один длинный и худой, другой пониже и поквадратнее, вышли из машины и направились к соседнему столику. Длинный был слишком легко одет — в черную рубашку с белыми пуговицами. Из рубашки торчала темно-серая шея. Его быстрая походка казалась несколько деревянной из-за плохо сгибающихся ног в узких черных брюках. Сверкали неестественной белизной тупоносые ботинки. По пути тот, который пониже, в длинном черном пальто и белом шарфе, свернул к туалету. Зинаида Васильевна встретилась глазами с худым человеком, когда он сел за соседний столик. Она тут же отвернулась. Все трое переглянулись. Даниэль, как самый впечатлительный, не мог скрыть испуга. Он втянул голову в плечи и выразительно посмотрел на Зинаиду Васильевну. Она тоже была потрясена:

— Надо же, первый раз в жизни такое вижу! Шанталь с детской непосредственностью тихо все перечислила:

— Вы наблюдаете? Это же маска, а не лицо. — Она снова неосторожно посмотрела на длинного человека. — Фейс такой серый, что даже зеленый. Вы наблюдаете за глазами? Они абсолютно белые. — Шанталь изумлялась все больше. — А волосы тоже арти-фисьель. Они как моя старая головная щетка с гнутым зубом. Ах, до чего физиономия питореск! Натуральный триллер!

— Тише ты, тише, — Даниэль замахал руками на Шанталь. И прошептал еле-еле: — Еще услышит!

Человек, скорее всего, что-то услышал. Он глянул в их сторону. Им показалось, что из его глаз полыхнуло белым светом. Все трое почувствовали дискомфорт, как будто какая-то сила их приподнимала, а они с трудом удерживались на месте.

— Ну, поехали, ребята! — неестественно оживленным и веселым голосом сказала Зинаида Васильевна, с трудом поднимаясь со скамейки.

В это время второй человек подошел к столу и уселся рядом с длинным. Он выглядел как «браток», и в нем не было ничего неестественного. Зинаида Васильевна насмотрелась на таких во время видеопросмотров, куда ее таскал Сева.

Уже сидя в машине и оправившись от испуга, все трое начали преувеличенно громко обсуждать недавнюю встречу.

— Какие неприятные люди! — воскликнула Зинаида Васильевна, передергивая плечами. — Низкорослый совсем отвратный, а белоглазый просто страшный!

— Маленький — настоящий криминал! — сказала Шанталь.

— Ой, я так боюсь! — сказал Даниэль. — Вы почувствовали, как мы стали приподниматься, когда этот с белыми глазами на нас посмотрел?

— Почувствовали! — хором подтвердили Зинаида Васильевна и Шанталь.

Даниэль взглянул на дорогу и неожиданно закричал:

— Смотрите, смотрите!

Знакомый серебристый БМВ со свистом промчался справа.

Все сразу засмеялись, обрадовались.

— Зин! Зин! Что будем сегодня есть? — закричал Даниэль. Он наконец расслабился, успокоился и развеселился.

— Надеюсь, ты нам приготовишь что-нибудь вкусненькое. С таким поваром, как ты, мы с голоду не умрем! — И Зинаида Васильевна добавила безо всякого перехода: — Какое счастье, что эти двое подальше уехали! На вид такие душевные господа, что лучше с ними не встречаться.

— Ничего себе «домик», Даниэль! — воскликнула Зинаида Васильевна. — Я думала, действительно крохотная дачка. Хитренький какой! Обманул бабу Зину!

Молодые смеялись, довольные.

— Неплох апартамент, — заговорщицки проговорила Шанталь, очень довольная эффектом, произведенным на Зинаиду Васильевну. — С улицы все дискретно, а тут шик и блеск.

Действительно, снаружи деревянный дом выглядел скромно, но внутри оказался не только просторным и светлым, но даже великолепным. Он сразу пленил Зинаиду Васильевну. Несмотря на огромную комнату на первом этаже, этот дом напомнил ей собственную подмосковную избушку, где единственная комнатка была совсем маленькая. Топили печку дровами, приносили из колодца воду, бегали в сортир на задний двор у забора. Но все были счастливы, собирались вместе еще полной семьей и в самый пик советского бытия скрывались в избушке как в эмиграции — слушали зарубежное радио без глушилок.

Вслед за ребятами Зинаида Васильевна поднялась по прямой отвесной лестнице на второй этаж. Наверху комната была такая же огромная как и нижняя. Потолка не существовало. Взгляд упирался во внутренний треугольник крыши; напоминало старинное жилище, придавая комнате необыкновенную прелесть. Большой двуспальный матрац лежал на полу. Между столом и матрацем, тоже на полу, стоял старенький ламповый радиоприемник «Телефункен» в деревянном корпусе. Даниэль включил его на частоте, где круглосуточно передавалась классическая музыка. Зинаида Васильевна поразилась изумительному звучанию. Даниэль сообщил, что отец притащил приемник со свалки во время последней забастовки мусорщиков несколько лет назад. Теперь все в семье заранее сожалеют, что если перегорят лампы, их негде будет достать. Кажется, больше никто в мире не делает ламповых приемников.

Даниэль и Шанталь достали из сумок и рюкзаков свои рабочие принадлежности. Даниэль наконец стянул с себя драгоценную телогрейку. Он осторожно достал из большой дорожной сумки лэп-топ, принтер, пачку бумаги, две коробки дискет, маленький плоский CD-проигрыватель. Шанталь разложила на полу наклеенные на картон черно-белые фотографии. В основном они изображали натюрморты из геометрических фигур и различных предметов: кругов, квадратов, блюдец со стаканами, засохших цветов, неестественно огромных сухих листьев.

— Вам нравится? — спросила Шанталь у Зинаиды Васильевны.

— Очень!

Зинаида Васильевна ответила искренне. Приятно, когда не надо притворяться и говорить, что нравится, а на самом деле не нравится, и чувствуешь только полнейшее равнодушие или раздражение.

Шанталь сказала удовлетворенно:

— Я не страдаю от того, что мои пэйнтинги что-то напоминают или на кого-то похожи. Если это художник, который дает мне инспирацию, я спокойно акцептирую.

— Это, конечно, так, — согласилась Зинаида Васильевна, — но у художника наступает момент, когда он не хочет быть на кого-то похожим. Мы с мужем ходили почти на все выставки, посещали мастерские авангардистов. Встречали много отрицателей авторитетов. Это очень стимулирует. Когда они не отрицают других, они не могут делать свое. Некоторые уже уехали, потому что у нас слишком тяжело искусством деньги зарабатывать. Но, кажется, и здесь нелегко.

— Очень тяжело, — горячо подтвердила Шанталь и тут же похвасталась с откровенной завистью в голосе: — Моя сестра Лаура недавно продала картину за двести марок.

— Ничего, ты тоже заработаешь, — пожелала ей Зинаида Васильевна.

В нижней комнате слегка пахло сыростью, но когда включили отопление, сделалось совсем уютно.

— Сейчас будем готовить, — торжественно объявил Даниэль. — Ну, Зин, в последний раз спрашиваю, что ты хочешь поесть?

— Спагетти, если никто не возражает, — сказала Зинаида Васильевна. — Я не могу забыть, как было прекрасно, когда ты их готовил в Москве.

— Давай спагетти, Дани, — поддержала Шанталь. — Вкусно и быстро!

Пока Даниэль готовил спагетти, он предложил Зинаиде Васильевне постоять рядом и посмотреть, как он это делает.

— Смотри, Зин, все очень просто. Самое главное соус. И не забывай про травки.

— Я вроде бы все делаю как ты, но у меня никогда не получается так вкусно. Кажется, действительно просто, но все-таки должен быть талант.

— Да ладно тебе, — Даниэль скромно потупился. — Мы с родителями с удовольствием ели твои салатики и курицу. А как ты думаешь, я мог бы открыть ресторан в Москве?

Зинаида Васильевна несколько опешила от этого вопроса.

— Ты лучше напиши роман, — предложила она. — Напиши, как один искусствовед получил богатое наследство и открыл собственный ресторан. Он изобрел питание нового типа — каждый ел сколько хотел, но не толстел. Наоборот, становился стройнее и здоровее. В ресторане все было вкусно и дешево, и всегда стояла очередь перед дверью. Тогда конкуренты из зависти сожгли ресторан. А искусствовед написал об этом событии бестселлер с приложением целой книги рецептов. Он прославился на весь мир, и на огромные гонорары открыл новый ресторан…

— Нет, нет, ты лучше скажи не про роман, а про ресторан в Москве, — настаивал Даниэль.

Зинаида Васильевна задумалась.

— Если всерьез, Даниэль, я не думаю, что ты с твоим характером сможешь сейчас хоть в чем-то преуспеть в Москве. Тебя обязательно кто-нибудь погубит — или рэкет, или власть. Бандиты требуют свою долю, и если ты им исправно платишь, они тебя не трогают, даже защищают от других бандитов. А власть наша непредсказуема и невменяема. Она постоянно нарушает свои же собственные правила. — Зинаида Васильевна добавила с грустью: — А ведь как хорошо, как приятно жить, когда государство тебя защищает. Вот тогда чувствуешь себя патриотом и веришь, что это действительно твоя власть, твое государство. Ты, Даниэль, вообще чересчур хрупкий человек, ты слишком тонко организован для нынешней российской, как говорит Шанталь, «риэлити».

Но, правда, ты еще молодой и, может быть, в будущем…

Даниэль и Шанталь разом захохотали.

— Да ну вас, — немного обиделась Зинаида Васильевна, — я серьезно говорю, а вы «ха-ха-ха»…

— Это джоук! — смеясь, сказала Шанталь. — Нам только не хватало в Москве ресторан иногурировать. Интересно, на какие мани. Мы все-таки респонсабельные люди. Вот если бы Даниэль вернулся в свою компьютерную фирму, тогда мы были бы богаты. Они до сих пор готовы его ангажировать в любой момент.

— Не хочу, — замотал головой Даниэль. — Я уже решил, что буду заниматься искусством.

Ели потрясающее спагетти под каким-то итальянским соусом. Зинаида Васильевна и Даниэль запивали красным вином. Шанталь не потребляла алкоголь ни в каком виде. Рядом с ней стоял большой графин с водой из-под крана — осталась привычка от двухгодичной французской жизни в Нанте запивать любую еду простой водой. Отец Шанталь до переезда семьи в Германию работал в Нанте в одной химической фирме.

Потом все трое до одурения играли в дурака — до такой степени, что на карты стало противно смотреть. Даниэль предложил прогуляться по деревне и выпить отличного пива в местной пивнушке на берегу моря. Шанталь начала позевывать, и Зинаида Васильевна подумала, что она сейчас начнет протестовать. Но, немного поколебавшись, Шанталь неожиданно согласилась.

— Я вас, дамы, приглашаю, — сказал Даниэль. — Мы с Зинаидой пивка попьем, а тебе, Шанталь, я куплю большой бокал… Ну скажи, скажи, Шанталь, какого сока ты хочешь?

— Памплемуса, — уверенно сказала Шанталь.

Пока шли по главной, почти не освещенной деревенской улице, Зинаида Васильевна убедилась, что Даниэль говорил правду. Все трое бесстрашно заглядывали в окна без занавесок, ибо никого вокруг не было и никто не обращал на них внимания. Почти в каждом голом окне светился экран телевизора, перед которым застыли отраженные его светом людские профили.

Насколько пусто было на улице, настолько же многолюдно оказалось в пивной. В шумном, заполненном народом заведении у всех троих моментально испортилось настроение. Два недавних страхолюда из БМВ и с ними еще один короткий толстячок чрезвычайно мирного вида, сидели за столиком около окна. Первым побуждением было встать и уйти. Но, переглянувшись, все трое почему-то этого не сделали, а сели за свободный столик у двери. Белоглазый и криминальный тут же заметили вновь прибывших. Секунду они смотрели в их сторону, потом отвернулись. Ничего страшного не произошло, неприятное ощущение, поразившее всех сегодня днем на паркинге, не повторилось. И они облегченно вздохнули.

— Я принесу напитки, — сказал Даниэль. Он встал и направился к стойке бара.

— Не ходи, Дани, — попыталась удержать его Шанталь, — сейчас гарсон прибежит.

Но Даниэль уже пробирался к стойке. Всегда так — боится, а лезет в самое пекло. То же самое было в Москве в октябре 1993 года — ужасался, но каждый день бегал к Белому дому, а потом рассказывал, какие там разыгрывались кошмары.

Даниэль прошел мимо недавних знакомых, почти касаясь их столика. Зинаида Васильевна и Шанталь увидели, что он возле них задержался. Это толстячок его остановил и стал о чем-то спрашивать. Даниэль отвечал, улыбаясь и кивая головой. Белоглаз и криминал внимательно разглядывали Даниэля. Когда Даниэль шел обратно с двумя кружками пива, криминал довольно громко обратился к толстячку с какими-то словами, но из-за шума Шанталь и Зинаида Васильевна не разобрали, что он сказал. Белоглаз вдруг резко вскрикнул по-русски, обращаясь к своему короткому спутнику: «Сиди и молчи!» Криминал мгновенно сел прямо и застыл. Толстячок давно уже неподвижно сидел, опустив голову. На мгновение многие посетители пивной обратили на всю компанию внимание. Но тут же гул возобновился.

От этого возгласа Зинаиде Васильевне стало не по себе. «Это наши! Жуть какая, никуда от нас не скроешься!» Она не на шутку огорчилась.

— Вы слышите? — удивленно произнесла Шанталь, понизив голос. — Кажется, это ваши компатриоты. Вот увидите, сейчас Даниэль начнет свои охи и ахи.

Даниэль с необыкновенно испуганным видом, качая головой и шевеля губами, поставил кружки на стол.

— О чем ты с ним говорил? — спросила Шанталь.

— Ой! Ой! Сейчас, — забормотал Даниэль. — Сейчас принесу сок.

Он снова направился к стойке, деланно улыбнулся бармену и возвратился со стаканом сока. Натянутая улыбка немедленно слетела с его физиономии. Он зашептал скороговоркой:

— Это родственник нашего соседа по даче ван Густена. Я его первый раз вижу. А он сказал, что запомнил меня, когда мы с Вольфгангом приезжали. Мы действительно заходили к ван Густену, но я этого человека не помню. Этот родственник говорит, что приехал из Брюсселя. Он спросил меня, почему родители не приехали. Я говорю, они в Японии. Он хотел со мной еще поговорить, но боялся этих…

— Это наши, — тоже зашептала Зинаида Васильевна.

— Да-да, они русские! — подтвердил Даниэль. — Между собой говорят по-русски, а с этим родственником ван Густена по-немецки. Ой, мне кажется, он так их боится! Ой, я тоже так боюсь! Ой, у него такие глаза! Ой, я так боюсь!

Ни пиво, ни сок больше не лезли в глотку. Все трое удрученно молчали. Зинаида Васильевна предложила:

— Пошли отсюда, ребятки. Какое нам дело до всех этих русских и нерусских. Что нам разбираться в их отношениях. В конце концов, мы приехали сюда отдыхать и работать.

— Шляфен, шляфен! — вставая, решительно поддержала ее Шанталь.

Проснувшись, Зинаида Васильевна, услышала, что голуби здесь воркуют иначе, чем в Москве. Дома они квохтали как мелкие куры, гадили на балконе и не хотели улетать. Здешние вообще не показывались. Где-то вдалеке они выводили однообразную нудную мелодию. Ветер сердито завывал за окном, но в доме было замечательно: тепло, пахло свежим кофе. Даниэль уже успел не только поработать, но и сбегать за булочками. Все трое с аппетитом завтракали и рассуждали о том, что, несмотря на рекомендации врачей потреблять черствый хлеб, по всей Европе население ест по утрам одни и те же теплые булочки с маслом.

Потом молодые трудились наверху под музыку Шопена. Зинаида Васильевна пребывала в праздности и пыталась читать захваченный из Москвы толстый журнал «Октябрь». Ей это плохо удавалось, она никак не могла сосредоточиться. Бросила читать и стала смотреть в окно с тем же любопытством, с каким делала это у себя на даче.

Улица, где стоял их дом и другие, такие же невысокие и серые дома, оказалась на редкость простая. Ни капли архитектурного или фольклорного разнообразия — ни финтифлюшек на крышах, ни резных наличников на окнах. Ничего лишнего, все ровно, чисто и просто. Пожалуй, Подмосковье наше поинтереснее, решила Зинаида Васильевна, хоть и запущенное, неухоженное, но для глаза помилее. Зато здесь, наверное, у всех, как и в этом доме, внутри просторно и все удобства. Около каждого дома стоял сверкающий чистотой автомобиль. Наверное, когда расцветут тюльпанами крохотные палисаднички с низенькими изгородями, станет покрасивее.

Она увидела проезжающий полупустой автобус. Потом прошел высокий прямой старик. Из дома напротив вышли средних лет мужчина и женщина, за ними выскочили ребятишки, мальчик и девочка школьного возраста. Все семейство направилось к стоящему около дома длинному автомобилю вишневого цвета.

Зинаида Васильевна вздрогнула. Неожиданно появились двое вчерашних знакомцев. Криминал шел рядом с родственником ван Густена. Оба были в шляпах, в длинных черных пальто с развевающимися белыми шарфами, беседовали с мрачным видом. Зинаида Васильевна их тут же про себя обругала: «Какие все-таки противные мужики! Гангстеры киношные!» Криминал что-то настырно втолковывал собеседнику, а тот обреченно кивал головой. Криминал вдруг глянул в окно, прямо на Зинаиду Васильевну, и, как ей показалось, довольно злобно ухмыльнулся. Она немедленно закрыла занавеску. Ее опять передернуло — до того гнусная у криминала рожа.

Смотреть в окно расхотелось. Она порылась на полках, где стояли книги Вольфганга и Габи. Обрадовалась, когда нашла среди немецких книг одну о России. Ее написал журналист, работавший в Москве еще при советской власти. Описывал свои впечатления от Красной площади, от Собора Василия Блаженного. Писал по-немецки, не чересчур сложным языком, и Зинаида Васильевна неожиданно довольно много поняла. Это ее порадовало. И лишний раз она пожалела, что плохо учила немецкий язык в молодости.

Утомившись от чтения текста на чужом языке, она решила немного отдохнуть. Откинулась на диванчике, и у нее снова сделалось идиллически безмятежное настроение.

Она закрыла глаза, и тут же появился сын Илья. Он стал еще больше похож на отца, скоро совсем не отличишь. Зинаида Васильевна ощутила прилив такой огромной нежности, что в первую секунду не смогла слова вымолвить. Илья сидел около стола и молча смотрел на нее сквозь очки. И хотя выражение его родного лица было чересчур серьезно, она сказала счастливым голосом:

— Я ужасно рада тебя видеть, сыночек! Теперь это бывает не часто.

— Не так уж и редко, — не согласился Илья, — а Валя вообще звонит тебе почти каждый день.

— Валя всегда звонит, но мне важно, чтобы ты… Я по тебе скучаю.

Илья хотел говорить о другом.

— Ответь мне, почему ты не занимаешься мемуарами, воспоминаниями? У тебя так хорошо все это получается рассказывать. Вот бы и записывала.

Зинаида Васильевна огорчилась:

— Что ты от меня хочешь, сынок?

— Я хочу тебе сказать, что научная фантастика — это не для тебя. Ты в этом не разбираешься. Это не твой жанр!

— Какая научная фантастика, о чем ты говоришь?

— А это что? — Илья снял со стола толстую стопку белых листов и помахал ею в воздухе.

Зинаида Васильевна с досадой покачала головой:

— Ты попросил рассказать, как все было. Я попыталась. Но рассказать невозможно. Мне проще было написать. А ты опять мною недоволен.

— Возникает законный вопрос, — упрямо продолжал Илья, — почему ты по заграницам шатаешься? Значит, дети плохие. Но ведь это не правда! А эти твои Шинель и Бунюэль… Просто смешно…

— Я так и знала, так и знала! — Зинаида Васильевна чуть не заплакала. — Мне Закрёпов все сказал. Он меня предупредил. Я спросила его, можно об этом рассказывать или же дать подписку о неразглашении. А он говорит: «Рассказывайте сколько хотите, вам все равно никто не поверит, поэтому не очень упорствуйте. А то, сами знаете, можно угодить…»

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал Илья. — Ладно, не расстраивайся. — Он подошел к матери и погладил ее по голове. — Давай пройдемся конкретно. Я думаю, ты со мной согласишься. Вот у тебя тут дискета…

Зинаида Васильевна открыла глаза, и ее взгляд уткнулся в декоративный камин в стене напротив. Она не любила декоративные камины; если уж есть камин, так надо, чтобы он был настоящий и грел!

После четырех часов Шанталь и Даниэль спустились сверху довольные, умиротворенные.

— Почему у вас такой траурный вид? — спросила Шанталь.

— Да ничего особенного, снится Бог знает что. Ну а вы-то как, хорошо поработали?

Даниэль и Шанталь хитро переглянулись.

— Да мы, честно говоря, хорошо поспали, — сказала Шанталь. — Только плохо, что у меня пилюли цу энде.

— Какие пилюли? — не сразу поняла Зинаида Васильевна.

— Контрацептивы, — просто сказала Шанталь. — Здесь, наверное, есть какая-то фармасия, надо будет купить.

Зинаида Васильевна понемногу привыкала к европейской раскованности в поведении и в разговорах на некоторые деликатные темы. Во многих семьях дети называли родителей не «мама» и «папа», а по именам, будто они были им друзья и подружки. Ее перестала шокировать демонстрация нежных чувств даже у немолодых людей — все эти прилюдные объятия и поцелуи. Она больше не удивлялась, встречая парочки откровенных гомосексуалистов в общественном транспорте. Те не только не скрывали, но вызывающе подчеркивали свою близость. Она не одобряла их показное поведение, но, в конце концов, никто не нарушает порядок, никто ни к кому не пристает. На улицах чисто, в магазинах, больницах, кафе и ресторанах встречают приветливо. Зинаида Васильевна поражалась, как много в городах зелени, какие чистые автомобили. Чистейший воздух, несмотря на огромное количество машин. Под ногами брусчатка вместо дрянного асфальта в заплатках. Почти полное отсутствие злокачественной пыли, прекрасная на вкус вода из-под крана, которую можно пить без страха. Правда, на вокзалах и в метро попадаются прилипчивые наркоманы и попрошайки.

Хотя погода никого не радовала, решили все-таки прогуляться по берегу моря и пособирать устриц после отлива. Даниэль пообещал:

— Я вам приготовлю кое-что необыкновенное! Родители все предусмотрели, здесь есть специальные ножи для чистки устриц, и если мы все втроем поработаем, то быстро управимся.

Но на берегу моря желание собирать устриц быстро улетучилось. Погода становилась столь отвратительной, что даже разговаривать друг с другом стало трудно. Они часто останавливались из-за невозможности двигаться вперед. Чтобы руки не мерзли, все трое держали их в карманах… Именно в то мгновение, когда ветер затих на несколько секунд, они услышали со стороны пляжных строений надсадные прерывающиеся вопли.

По просьбе Зинаиды Васильевны, которая боялась, будучи иностранкой, являться в полицейское отделение без паспорта, заскочили домой за документами и тут же побежали в полицию на соседнюю улицу. Шанталь размахивала найденным на пляже белым шарфом.

После осмотра места преступления и отправки трупа в морг все вернулись в единственный полицейский участок Пфаллинс-Порта. Двое полицейских долго выслушивали, а потом вводили в компьютер сбивчивый рассказ Даниэля и Шанталь о происшествии. Шанталь особенно напирала на необычный вид белоглазого человека. К тому же наблюдательная девушка запомнила номер серебристого автомобиля. Она отдала шарф полицейским, это была первая улика. Зинаида Васильевна уже заметила, что все голландцы говорят по-немецки, а немцы, за редким исключением, по-голландски не говорят. Тут же находился совершенно обескураженный ван Густен. Он рассказал, что его работающий в Брюсселе родственник, Вим Ламбрехтс, приехал неожиданно, без звонка, в ужасном настроении и должен был, как он объяснил кузену, встретиться с друзьями. Сегодня утром за ним зашел человек небольшого роста, одетый почти так же, как Вим, тоже в шляпе и в белом шарфе. Они ушли вместе, а теперь вот… При этих словах ван Густен горестно развел руками. Двое полицейских, отпустив ван Густена, обратили, наконец, свои взоры на Зинаиду Васильевну. Она тоже решила отдать вещдоки. Сначала открыла сумочку, потом вспомнила, что на пляже была без сумки и сунула руку в карман. Вытащила порванную пачку найденных бумажных носовых платков, и… Ее мгновенно охватила паника. Она лихорадочно шарила во всех карманах. Дискеты не было! Ее жест и сумасшедшее выражение в глазах не остались незамеченными.

— Что вы ищете, мадам? — спросил один полицейский.

— Ничего, — в замешательстве сказала Зинаида Васильевна, протягивая ему носовые платки. — Вот, нашла их около домика.

— Больше вы ничего не нашли?

— Нет, — сказала Зинаида Васильевна в полной уверенности, что эту очевидную ложь может не заметить только слепой.

Полицейский внимательно смотрел на нее несколько секунд.

— Ваши документы, пожалуйста.

— Битте, — сказала Зинаида Васильевна и достала из сумочки советский загранпаспорт, оставшийся в наследство от несуществующего больше государства.

Полицейский недолго изучал ее паспорт.

— Госпожа Воскресоф, — торжественно произнес он, — ваша виза просрочена! Вы находитесь на территории королевства Нидерландов незаконно!

Зинаида Васильевна все это сделанное по-немецки сообщение поняла. Даниэль стал быстро объяснять про зубы. Зинаида Васильевна уже не понимала слова, но суть прекрасно уловила. «Сейчас, наверное, арестуют меня», — подумала она. Даниэль совал полицейскому справку от дантиста, а тот ни за что не хотел принимать ее во внимание. Все время возникало слово «ауслендерамт». Неожиданно второй полицейский, до сих пор не произнесший ни одного слова, спросил по-русски:

— Вы имет абратно билет?

— Конечно! — с готовностью подтвердила Зинаида Васильевна, протягивая ему аэрофлотовский билет на самолет.

В разговор вмешалась Шанталь и начала темпераментно что-то доказывать. Даниэль сказал тихонько, покрутив пальцем у виска:

— Они такие дураки, спрашивают, может быть, эти криминалы твои знакомые, потому что они тоже говорят по-русски!

Несмотря на незавидное свое положение, Зинаида Васильевна даже засмеялась от неожиданности. Она ко всему была готова, только не к такому нелепому предположению. Спор между Даниэлем, Шанталь и полицейскими продолжался. Наконец стало потише. Первый полицейский, строго глядя на Зинаиду Васильевну, произнес последние слова очень суровым тоном. Даниэль возмущенно завращал глазами. Второй полицейский протянул ему и Шанталь визитные карточки. Из его слов Зинаида Васильевна поняла, что они должны будут звонить в случае надобности. Даниэль сказал Зинаиде Васильевне:

— В общем, Зин, ты не переживай. Они говорят, что тебе надо уезжать из Голландии в двадцать четыре часа. Они решили занести тебя в компьютер за нарушение визового режима. И теперь тебе запрещено приезжать в Голландию. Но ничего, — успокоил Даниэль, — мы завтра поедем в Дортмунд, посидим там в очереди, продлим твою визу и вернемся обратно.

Зинаида Васильевна расстроилась больше за ребят, чем за себя.

— Ну вот, как неприятно, испортила вам весь отдых! В конце концов, постоянные зубные коронки можно и дома поставить.

— Да ладно, — сказал Даниэль. — Съездим в Дортмунд и все уладится.

Полицейские опять заговорили. Пришлось срочно покинуть отделение, потому что голландским ментам совершенно очевидно надоели разговоры на русском языке. Они что-то сказали, из чего Зинаида Васильевна разобрала слово «раус».

— Тихо! Тихо, господа! — сказала Шанталь, улыбаясь. Она подняла к груди обе руки успокаивающим жестом.

Уже на улице она обругала полицейских:

— Кретиноватые флики! По-моему, они меня возненавидели, никак не хотели верить, что у белоглаза физиономия, как у робота!

Зинаида Васильевна еще больше помрачнела после посещения полиции:

— Что поделаешь, везде полиция тупая. Шанталь продолжала возмущаться:

— Они требовали неэмоционального реалистического описания обоих субъектов. Все время уговаривали меня не выдумывать про белые глаза, серо-зеленый фейс, про лучи из глаз и про то, что нас приподнимали. Идиоты! Лучше бы попросили меня сделать фоторобот! Но они сказали, что я слишком хорошо все описала, и этого достаточно. И еще иронизировали, что для фоторобота на робота у них нет специальной аппаратуры. Сказали, вызовут нас обязательно еще. Я попросила разрешения съездить на один день в Германию, чтобы помочь вам пролонгировать визу. Они разрешили, но недовольны.

Зинаида Васильевна заступилась за голландскую полицию:

— Да они ведут себя нормально, как им положено. По-моему, даже чересчур гуманно. Они же могут нас тоже подозревать.

Шанталь и Даниэль улыбнулись невероятности подобной идеи.

— А почему нет? — продолжала Зинаида Васильевна. — У них убийство, замешаны иностранцы. Им трудно поверить, что это не обыкновенные преступники, а особенные; им рассказывают про каких-то роботов! Ведь часто бывает, что полицейские ксенофобы и расисты! Вы бы знали, что в Москве делается! Я своими глазами видела, как они грабят уличных торговцев всех национальностей — и кавказцев, и славян, и прочих. Мне кажется, здешние менты еще ничего.

— Да, — вспомнил Даниэль, — они сказали, что завтра приедут эксперты из Амстердама. Нас обязательно вызовут по повестке, как свидетелей. Но мы же не будем сидеть и ждать! Сейчас самое главное — это твоя виза, поэтому вперед в Дортмунд, в ауслендерамт, а потом обратно!

Шанталь добавила:

— Еще сказали, что если не уедете из Голландии в двадцать четыре часа, они депортируют вас в наручниках.

— Ну уж нет! — не согласилась Зинаида Васильевна. — Я ни в коем случае не доставлю им такого удовольствия!

Дома стали собирать вещи. Пока ребята копошились наверху, Зинаида Васильевна с грустью думала о том, что нужно будет срочно одалживать деньги у Даниэля, проверила, на месте ли билет на самолет, и главное, решила еще раз пощупать свою краснокожую паспортину.

Она чуть ли не в холодном поту обнаружила его отсутствие, хотя только что в полиции показывала! Оказывается, он, гад, провалился за порванную подкладку совсем новой сумки, купленной перед отъездом на вещевом рынке. «Во, какое говно делают! — со злобой подумала Зинаида Васильевна. — Новенькую купила только что, сто двадцать пять рублей заплатила!»

— Боже! — воскликнула она, лихорадочно выворачивая сумку наизнанку. — Какая же я невозможная дура! У меня последняя стадия маразма!

Вместе с паспортом она вытащила провалившиеся туда же, за подкладку, полиэтиленовый пакетик с дискетой и носовые платки. Пальцы сразу же закололо. Черт-те что! Аллергия какая-то! «Значит, когда забежали домой за документами, я машинально сунула все в сумку, но от волнения даже не сообразила, что делала. А почему же платки?.. О Господи! Я же им свои платки отдала! Они такие же. Нет, они не совсем такие! Мои платочки были с зеленой заклеечкой, а эти с синенькой!»

— Ребята! — взволнованно проговорила она, поднявшись наверх. — Я не успела вам рассказать кое-что важное. Это, наверное, неосознанно получилось из-за моего несносного любопытства. Я нашла на пляже вот эту дискету и бумажные платки. Когда домой забежали, я машинально сунула их в сумку. И все это, кроме паспорта, провалилось у меня за подкладку. Кроме паспорта. А на пляже-то у меня сумки не было. Я стала искать по карманам. Платки нашла, а дискеты нет. Подумала, что она потерялась. Вот эти платки меня сбили с толку. Я подумала, что это те платки. А я им, оказывается, свои отдала. Из-за этих вот вторых платков… Даниэль, давай посмотрим дискетку.

Шанталь и Даниэль озабоченно переглядывались.

— Наверное, надо в полицию сходить и задекларировать, — благоразумно предложила Шанталь.

— Боюсь, тогда они меня точно в тюрьму посадят. Они не поверят, что я не могла ее найти. Я же им ничего не сказала про дискету.

— А почему вы им ничего не продекларировали? — укоризненно спросила Шанталь.

— Понимаешь, я очень испугалась, когда ее не обнаружила. Даже стала сомневаться, что она вообще у меня была. Я в принципе боюсь с ментами связываться. Просто инстинктивно решила вообще ничего про дискету не говорить. Чего нет, того нет. А вот если б я сказала, что была дискета, а потом потерялась, они бы от меня никогда не отвязались. Даниэль недолго раздумывал:

— Давай ее сюда, сейчас посмотрим. Только вы, дамы, пожалуйста, занимайтесь своими делами. Не мешайте мне. Я вас сам позову, когда буду готов.

Даниэль позвал их довольно скоро.

— Смотрите, — сказал он с изумлением, — это наш новый знакомый.

На экране высветилась картинка, изображающая торс человека в черной рубашке с белыми пуговицами, но без головы. Вместо нее на длинном металлическом стержне вращался похожий на булаву блестящий металлический шарик с пупырышками. Но самое поразительное было не это. Черепообразная голова присутствовала! Левая рука прижимала ее к туловищу. Белые глаза почти без зрачков испускали нестрашные лучики, выскакивающие каждую секунду. Какое-то время экран покрывался ромбиками, квадратиками, треугольничками, но вдруг все исчезло.

— Вот и все, что я могу, — огорченно сказал Даниэль, — ничего не получается. Не открывается. Вот если бы здесь были ребята из моей фирмы, наверное, ее открыли бы.

Зинаида Васильевна с огромным интересом разглядывала безголовый портрет. Она даже не смогла преодолеть в себе детского желания его пощупать — протянула руку. Едва она дотронулась до экрана, как в пальцы ее довольно больно впились тысячи мелких иголочек. На экране побежали какие-то цифры и заиграла музыка. Она отдернула руку, и все исчезло, кроме портрета с булавой и головой под мышкой.

— Ой, Зин, ты что сделала? — воскликнул Даниэль. — Ну-ка попробуй еще раз!

Зинаида Васильевна очень испугалась своего необдуманного поступка.

— Нет, Даниэль, у меня какая-то странная аллергия. Сразу пальцы начинают болеть. Меня вообще нельзя подпускать к высокосложным приборам. Еще сломаю чего-нибудь. Дома на своем компьютере я только тексты набиваю, а больше ничего не умею и не понимаю.

— Надо эту дискету продекларировать в полиции! — снова строго сказала Шанталь. — Что нам мешает нафантазировать что-нибудь веритабельное про то, как она к нам попала. Сначала не заметили, а потом обнаружили… И как лояльные законопослушные граждане…

— Понятно, понятно, — согласилась Зинаида Васильевна, испытывая тем не менее сильнейшее внутреннее сопротивление. — Наверное ты права, так и надо сделать.

— Нет уж, — сказал Даниэль, — я сам хочу разобраться, что это за чудо такое. Приедем домой, я посмотрю ее у Вольфганга. Его компьютер помощнее. Или в «Плановизер» схожу.

— А потом эти бандитас тебя поймают и убьют, или, как там у вас в России говорят, замочат, — застращала его Шанталь и процитировала с видимым отвращением: — «Замочат в сортире!»

Даниэль помрачнел. Видно было, что он сомневается.

— Да ладно, — сказал он наконец, — я дома посмотрю, а потом, может быть, и вернем в полицию. Они же пообещали, что обязательно вызовут нас для новых показаний. Я хочу спокойно этим заняться, и в Дортмунде есть с кем посоветоваться.

Даниэль привел стол в порядок. Закрыл компьютер, собрал все свое имущество в обратном порядке: принтер, CD-плейер, дискеты. Он вложил дискетку в пакетик и отдал Зинаиде Васильевне:

— Пусть пока у тебя побудет, Зинаида, все-таки ты ее нашла. Если вдруг до отъезда нас снова будут спрашивать, нам не придется врать и выкручиваться. Скажем, что она у тебя провалилась за подкладку. В общем, скажем все как было. Только они такие неповоротливые. Во всяком случае, до завтрашнего дня никто нас не потревожит. А сидеть и ждать их мы не будем!

Шанталь примирилась с его решением и больше не выступала.

Зинаида Васильевна сказала довольно:

— Руки больше не колет. Видать, разрядилась, после того как ты ее сунул в компьютер.

— Наверное, у тебя летучая аллергия на пластик, — предположил Даниэль. — А у меня на пластик нет аллергии, только на шерсть и на всех зверей. Даже на лошадей!

Когда ехали обратно в Дортмунд, Шанталь вытащила из нагрудного кармашка кофточки синенький мобильник. Она полувопросительно обратилась к Даниэлю, заранее зная, что он будет недоволен:

— Теперь я, наверное, могу немного протелефонировать Натали? — Специально для Зинаиды Васильевны Шанталь пояснила: — Она моя самая близкая конфидентка.

Даниэль промолчал, но потом произнес недовольно:

— Ты всегда такая благоразумная, Шанталь! Любишь всех поучать, а сама? Ты же прекрасно знаешь, что запрещено говорить по телефону за рулем. Твоя Натали может и подождать.

Но Шанталь возразила абсолютно беспечно, что на нее было совсем не похоже:

— Нас все равно никто не видит, я на одну минуточку. Мне обязательно надо релаксироваться, иначе я чувствую огромную фрустрацию от всех этих авантюр.

Зинаида Васильевна мрачно помалкивала. Она считала себя глубоко виноватой. Почти на глазах убили человека. Все трое, и она в том числе, никак этому не препятствовали. Теперь она была почти уверена, что они непременно должны были этому злодейству помешать. Нужно было заявить о подозрительных людях до того, как произошло убийство. Да, это, безусловно, было бы стукачество. Но человек остался бы жив! И если бы не трусость и нежелание вмешиваться в чужие дела… После таких самобичеваний Зинаида Васильевна почти считала себя соучастником преступления.

Шанталь оживленно болтала с подругой, однако не забывала уверенно вести машину и зорко следить за дорогой. Она успела произнести последние фразы: «В пятницу у меня термин с новым профессором, а вечером, Натали, я жажду рандеву с тобой. Ты будешь абсолютно фраппированна! Ты бы видела этих монструозных камарадов…» Трубка замолкла на полуслове. Крепко держась одной рукой за руль, Шанталь в недоумении рассматривала свой мобильник.

— Батарейка села? — спросила Зинаида Васильевна, удивившись ее внезапному молчанию.

В трубке что-то зашуршало. Радостная Шанталь поднесла ее к уху, послушала, ошеломленно вытаращила глаза и отбросила мобильник на колени к Даниэлю. Из трубки доносилось скрипучее «ля-ля-ля». Потом все замолкло.

— По-моему, это они! — жалобно проговорила Шанталь.

— На дорогу смотри, Шанталь! — воскликнул Даниэль. — Зачем надо было звонить, неужели так трудно потерпеть до дому! Ненавижу этот мобильник, надо выбросить его к чертовой матери!

— А что случилось-то? — спросила Зинаида Васильевна.

Шанталь наконец справилась с волнением:

— Я не понимаю, что произошло. Вдруг разговор прервался, и такой аррогантный голос…

— Мужской?

— Да.

— А что он говорил?

— Делирии какие-то. Повторял все время: «Девочка любит поговорить по телефону, как все девочки. Сейчас с девочкой увидимся».

Наступило молчание. Зинаиду Васильевну покинули угрызения совести. Захотелось очутиться в Москве, в привычной атмосфере отрицательных эмоций и материальных трудностей.

Размышления Зинаиды Васильевны прервало появление рядом с их автомобильчиком черного джипа с затемненными стеклами. Недавние знакомцы сквозь открытое окно бросали на пассажиров «Фиата» выразительные взгляды. Зинаиде Васильевне показалось, что белоглаз улыбается именно ей смертельно веселой улыбкой. Мертвые глаза упорно искали взгляд Зинаиды Васильевны. Ей было страшно и она изо всех сил старалась на него не смотреть. Криминал за рулем то и дело строил им злые гримасы. Шанталь молча вела машину. Она так крепко вцепилась в руль, что ее крошечные пальчики совсем побелели. Даниэль был в полном оцепенении. Джип без труда согнал их «Фиат» на обочину. Шанталь вынуждена была остановиться. Она беспомощно посмотрела на Даниэля, потом на Зинаиду Васильевну.

— Ой, как я боюсь! — прошептал побелевший от страха Даниэль.

— Ничего, ничего, ребята, — попыталась сказать Зинаида Васильевна как можно бодрее, хотя сама находилась в полуобморочном состоянии.

Джип аккуратно остановился перед их машины. Из него вышел коренастый криминал и не спеша подошел к «Фиату», потирая руки.

Даниэль попытался закрыть окно, но не успел. Бандит положил руку на полузакрытое стекло, мирно шмыгнул носом и, осклабившись, хрипло сказал:

— Прошу всех выйти вон!

Никто не шелохнулся. Автомобили проносились мимо, и ни у кого из водителей не возникало желание узнать, что происходит на обочине. Любезная гримаса криминала сменилась чрезвычайно неприятной. Он поднял огромный кулачище и двинул им изо всех сил в не до конца закрытое окно. Даниэль, зажмурившись от ужаса, натянул на голову телогрейку. На него со звоном посыпались осколки. Криминал с ухмылкой взял с колен Даниэля телефон. Зинаида Васильевна приоткрыла один глаз и увидела, как к их машине медленно приближается длинный хозяин криминала. Криминал в это время с удовольствием втаптывал каблуком в землю мобильник. Длинный обратился к своему спутнику, испуская из глаз гневные лучики:

— Что ты делаешь, идиот? Ты снова начинаешь? Тебе мало моего внушения? Тебе недостаточно того, что я в тебя вставил? Ты, наверное, мне не веришь! Что мне сделать, чтобы ты поверил, — приподнять и уронить или вдавить и вытолкнуть?

Криминал нервно заулыбался, в глазах его появились преданность и страх. Он произнес смиренно:

— Так ведь они не слушаются, барин! Длинный хмуро глянул внутрь «Фиата», и сразу же случилось то, что происходило уже пару дней тому назад на стоянке. Но на этот раз эффект от мертвого взгляда оказался посильнее. Все трое приподнялись над сиденьями, застыли в невесомости, и волосы у них встали дыбом.

— Выходите, дальше поедем вместе! — мрачно буркнул барин и медленно пошел к джипу.

Все трое тут же шлепнулись на сиденья. Желание сопротивляться пропало. Они послушно, даже суетливо покинули машину. И тут Шанталь вдруг бросилась бежать. Длинный резко повернулся. И произошло то, что повергло в ужас Зинаиду Васильевну и Даниэля. Три белых луча обхватили Шанталь, приподняли ее в воздух, и она на пару секунд красиво застыла, воспарив над кустиками, а затем с глухим шумом шлепнулась на землю. Раздались ее стоны. Даниэль и Зинаида Васильевна наконец обрели возможность двигаться. Они подбежали к Шанталь, Даниэль обхватил ее обеими руками и закричал, рыдая:

— Ну что ты делаешь, Шанталь! Что ты такое делаешь! Ты разумный человек, мне все время говоришь, а сама…

Один автомобиль притормозил на мгновение, но, так и не решившись остановиться, умчался дальше. Шанталь с трудом встала на ноги, лицо ее было в царапинах. Держась за поясницу, она с трудом проговорила:

— Ой, Дани!

Даниэль беспрерывно повторял:

— Нельзя так, Шанталь! Нельзя так! Раздался стальной голос длинного хозяина:

— Предупреждаю вас, уважаемые, если вы сами еще не поняли — любое ваше сопротивление будет подавлено немедленно и жестоко. — И добавил немного тише: — Только хуже будет.

Происходящее казалось нереальным. Зинаида Васильевна никак не желала верить в серьезность того, что случилось. Но у нее хватило сил воскликнуть в отчаянии:

— Но зачем мы вам нужны? Мы ничего вам не сделали! Мы ничего не знаем! Ну что вам от нас надо?

Подсознательно она догадывалась, чего это длинное страшилище от них хочет. Она почему-то не сказала: «Забирайте вашу дискету и оставьте нас в покое!» Длинный пристально посмотрел ей в глаза, но не сказал ни слова. Он отвернулся и кивнул своему сообщнику. Тот подбежал к джипу, откинул крышку багажника:

— Несите вещи, тети-дяди! Давайте пошустрее!

Хозяин молча наблюдал, как пленники перетаскивают из «Фиата» пожитки. Шанталь тоже попыталась что-то нести, прихрамывая. Но Даниэль немедленно выхватил у нее из рук рюкзак:

— Не трогай ничего, Шанталь, садись в машину!

Несмотря на свое состояние, Шанталь машинально вытащила бесполезные в данный момент ключи из машины и сунула их в карман бордового пальто. Одинокий «Фиат» застыл на обочине. Они услышали отдаленное негромкое рокотание, подняли головы в небо и увидели вертолет. У Зинаиды Васильевны промелькнула надежда. Даже длинный взглянул в небо с беспокойством. Но вертолет скрылся за лесом.

— Усаживайтесь, уважаемые, — сказал длинный очень спокойно, даже равнодушно, и сел сам рядом с водителем. Затем сообщил таким тоном, как будто эти трое на заднем сиденье принадлежали ему вечно: — Позже я вас получше подстрахую, чтобы никуда не бегали. А теперь, пожалуйста, ваши документы.

Поскольку все молчали и ничего не делали, барин грозно спросил:

— Вы меня не поняли? Еще раз повторить? Все поняли и протянули ему свои паспорта. Даниэль прошептал еле слышно:

— У меня не паспорт, а удостоверение с бывшей работы.

— Сойдет, — сказал барин, рассматривая как раз его удостоверение. — «Плановизер» — это известная фирма.

Быстро просмотрев документы, он поднес каждый паспорт не к глазам, а ко лбу, тщательно перелистывая. Он поднял указательный палец правой руки и покрутил им у себя во лбу. Проделав эту непонятную процедуру, он произнес, кидая документы на заднее сиденье:

— Все ясно. Можете забирать!

Никто не задавал вопросов. Каждый взял свой документ и поскорее его спрятал. Но когда тронулись в путь, Шанталь, всхлипывая, вдруг спросила слабеньким голоском:

— А куда делся ваш БМВ?

Зинаида Васильевна была потрясена, что Шанталь в состоянии задавать такие вопросы. Криминал покосился на хозяина. Тот сидел неподвижно и продолжал смотреть вперед. Криминал счел это молчание неопасным. Он почему-то развеселился:

— Хорошая была машина. Наверное, уже догорела.

— Догорела! — не веря своим ушам, проговорила Шанталь. — Вы ее сожгли? Вы уничтожили такую роскошную, фантастическую машину за семьдесят пять тысяч марок!

Шанталь часто изучала каталоги коммерческих фирм. Она знала все цены на недвижимость и автомобили. Поразительно, что тяжелое физическое и психическое состояние не убило у нее интерес к обыденной жизни.

Ее поведение ужасало Даниэля. Он сидел неподвижно, крепко держал ее за руку и глазами умолял ничего не говорить.

— А мы все можем уничтожить! — с удовольствием ответил ей криминал. — Вот, например, тебя, и его, и тетку вашу! Вас всех уничтожить легче, чем муху! Муха может успеет улететь, а вы никогда не успе…

Его хозяин крикнул громовым голосом:

— Останови машину, животное!

Криминал резко нажал на тормоз. Сидящих сзади пленников бросило вперед и они одновременно вскрикнули. Длинный медленно повернул голову к криминалу и прошипел с ненавистью:

— Я тебя предупреждал, но ты меня не понял. А сейчас уже нет времени объяснять. Ты болтаешь, будто ничего не произошло. Как ты мог, мразь, такое сотворить? Ты на кого работаешь, скот? Кто тебя нанял, кто тебе поручил ликвидировать моего агента?

— Я не хотел… — жалобно забубнил криминал. — Он сам… — но не договорил.

Из глаз барина вылетел толстый белый луч. Дверца машины резко распахнулась. Перед изумленными взглядами пленников, уже начинающих привыкать к спецэффектам, пронеслась необыкновенная картина: криминал вылетел из машины, и невероятная сила вдавила его в ближайшее высокое дерево метрах в пяти над землей.

— Барин, — доносилось с дерева, — барин, я исправлюсь, барин! Я ведь не хотел! Он сам меня кинул… Пощадите, барин!

Последних воплей почти не было слышно. Барин послал в направлении вдавленного в ствол криминала еще один белый луч, чуть тоньше первого. Криминал рухнул на землю с протяжным криком. Послышался треск ломающихся ветвей. Что-то негромко взорвалось, сверкнуло пламя и запахло дымом. Стоны затихли. Сверху обрушилось еще несколько обугленных ветвей.

— Кажется, перестарался! — с досадой пробормотал барин.

Зинаида Васильевна на мгновение забыла об осторожности и воскликнула:

— Вы человека убили! Вы уже одного прикончили на пляже, а теперь второго! Что вы делаете, как вы можете! Вы кто такой? Вы даже не похожи на обыкновенного убийцу… — она вдруг испугалась сама себя и замолчала.

— А на необыкновенного? — спокойно спросил ее барин.

Зинаида Васильевна молчала.

А барин продолжил хладнокровно:

— Это он убийца, — кивнул в сторону дерева, — и ответит за это. А вам советую помолчать.

Даниэль смотрел на Зинаиду Васильевну, вытаращив глаза:

— Зин! Зин! Ты что, Зин! Барин повторил:

— Слышите, уважаемые, я еще раз советую всем помолчать.

Он уже в который раз назвал их «уважаемыми» — наверное, специально, чтобы подчеркнуть свое презрение. Машина все также стояла на обочине. В наступающих сумерках они увидели, как лобовое стекло осветилось изнутри необычным зеленовато-белым светом. Они не сразу поняли, что неестественный свет отражается от лица белоглаза, от его все сильнее разгорающихся глаз. Левое окно закрылось. Во всех дверях разом щелкнули замки. Никто не успел опомниться, как узкая голова барина с мертвецкой физиономией сама собой повернулась на сто восемьдесят градусов и стала смотреть прямо перед собой, не мигая. Голова быстро пробубнила:

— Машина полностью заблокирована, не пытайтесь из нее выйти — опасно для жизни!

Поскольку все тут же поверили его словам, сидели и молчали, голова подтвердила: «Сидите и молчите!», затем повернулась обратно. Барин перевалился на сиденье водителя, включил двигатель и проехал несколько метров до узкого просвета в кустах. Машина медленно съехала с дороги и через пару метров остановилась. В сгущающихся сумерках ее совсем не было заметно. Тело убитого сообщника было где-то рядом. И тут опять произошло что-то несусветное. Голова барина снова развернулась назад. Длинные руки сделали сальто в плечевых суставах. Барин поднял их, долго шевелил костлявыми пальцами. Потом руки опустились и, обхватив голову, тихонько начали откручивать ее против часовой стрелки. Глаза разгорались все ярче, как будто их подсвечивали изнутри. Наконец, голова вместе с шеей почти открутилась и стала слегка качаться и позвякивать. Правая рука осторожно ее обхватила и с некоторым усилием сняла с металлической трубы с резьбой в верхней ее части. В трубе чернело отверстие сантиметра три в диаметре. Левая рука со скрипом согнулась в локте и положила пальцы на бедро. Правая положила голову под мышку. Глаза потухли и закрылись, но в районе лба осветился квадратик, похожий на маленькую дверцу. Из него выползла длинная тонкая проволока, добралась до крыши кузова, немного поверещала, как дрель, пробилась наружу. Рот с тонкими губами осветился; он глухо произносил слова: «Четыре два эм два эф винница один эм ненадеж север эм пф порт выполн част устран один ошиб штеге два один эм один эф молод воскрес один эф рос стар развед коррекц связь шестьсот пять иксэмцет цу энде стран».

Рот замолчал. Все погасло. Антенна уползла обратно в лоб, дверца закрылась и квадратик исчез. Глаза медленно загорались привычным зеленовато-белым огнем. Правая рука барина протянула пальцы над головой Даниэля и вытащила откуда-то из-за его спины пластмассовую бутылку. Рука приблизилась к дырке в трубе, длинным пальцем отщелкнула розовую пробочку, осторожно наклонила бутылку над отверстием. Послышались маслянистые булькающие звуки. Глаза полуприкрыли веки без ресниц, рот приоткрылся, губы искривились, голова барина заохала, на губах появилась серая пена. Шанталь не смогла скрыть изумления:

— Похоже на оргазм!

Кажется, Шанталь настолько оклемалась, что совсем позабыла о недавней попытке сбежать.

— Молчи, Шанталь, умоляю тебя, — простонал Даниэль. — И ты, Зин, ничего не говори.

Оргиастическое завывание продолжалось, пока из бутылки не вылилась последняя капля мутной жидкости. Пленники различили запахи керосина, лаванды, ацетона, скипидара и даже тройного одеколона. Палец ловко защелкнул пробку. Рука точным броском закинула бутылку обратно. Затем правая осторожно вынула голову из-под мышки, насадила ее на металлическую трубу, и обе руки стремительно и совершенно бесшумно, закрутили голову на место. Послушался звук, напоминающий пустую отрыжку. Завоняло еще сильнее. Барин пошарил в бардачке, быстро повернулся к пленникам, пустил на них прямой луч, все трое приподнялись и застыли над сиденьями. В мгновение ока барин прилепил каждому из троих что-то круглое и металлическое на шею. Снова упав на сиденья, пленники схватились за этот предмет, стараясь его сорвать, но металлическая шайба еще сильнее вдавливалась в шею. Как только они опустили руки, неприятные ощущения прекратились. Даниэль, призывавший всех к молчанию, первый нарушил тишину дрожащим голосом:

— Скажите, пожалуйста, что это вы нам прицепили? — И продолжил трагически: — Вы хотите нас помучать перед тем, как уничтожить?

Барин угрюмо произнес:

— Ничего не случится, уважаемые, если будете точно выполнять все мои указания. Эти приборы называются теловзрыватели. Они моя страховка — вы не можете удаляться от меня более, чем на пятнадцать метров. Если удалитесь на шаг дальше, эта штука начнет вас душить, а потом взорвется.

Зинаида Васильевна видела такое в кино, смотрела вместе с младшим сыном и скучала, ей эти трюки казались неинтересными и неправдоподобными. Она спросила растерянно, с некоторой надеждой:

— Как в кино? Барин усмехнулся:

— Ну пусть будет кино.

— Американское? — продолжала изумляться Зинаида Васильевна.

— Причем здесь американское! — недовольно от-1 ветил барин. — Это мое кино!

Шанталь съязвила:

— Странное какое у вас кино!

Барин совершенно неожиданно согласился:

— Пожалуй, вы правы — это мое странное кино!

— А как же нам в туалет перемещаться? — возмущенно воскликнула Шанталь.

— А сколько вам места надо для туалета? — раздраженно забубнил барин. — Все кусты вокруг ваши, я вам не нянька!

— Мы можем выйти? — неуверенно спросила Зинаида Васильевна.

— Можете, — легко согласился барин. — Идите, — только помните, что с вами случится, если…

Барин скривил рот в подобии улыбки. Голос его слегка осип:

— Поймите, уважаемые, вы для моего «кино» нужны целые, не попорченные. Я заинтересован в вашем существовании. Я не садист и не палач, в отличие от этого… — Он бросил взгляд в кусты. — Но у меня есть задание. Вам понятно?

Все трое дружно ответили:

— Нет!

Барин помолчал, потом продолжил задумчиво:

— Непонятливые. Но это не страшно. Я должен выполнить свое задание, и я его выполню. Объясняю последний раз — у вас на шее не простой кружочек, в нем программка есть. Называется «Круговая». Как только один из вас исчезает, двое других немедленно погибают. Поэтому берегите друг друга!

Пленники обреченно молчали.

— Веселее, уважаемые! — подбодрил их барин. — Если все сделаем как надо, может быть вас даже наградят!

Зинаида Васильевна удивилась:

— Кто же это нас наградит! Вы, конечно, извините, но нас совсем не за что награждать, от нас никакого толка. Мы ничего не знаем, мы случайные люди в вашей деятельности.

— Кто знал, что так все обернется! Как это у вас в марксизме-ленинизме: была случайность, стала необходимость. Вы — моя необходимость!

Даниэль и Шанталь крепко обнялись, как будто прощаясь с жизнью. На глазах у них появились слезы. Но барин не дал им долго переживать:

— Кто-то в туалет просился, так идите, пока я не передумал. И не страдайте попусту. Вам еще часто придется слезы проливать, успеете наплакаться!

Шанталь и Даниэль перестали плакать. Все трое начали, кряхтя, вылезать из машины. Металл на шее мешал двигаться. А может быть, им это только казалось.

— Пятнадцать метров — это сколько? — сказала Шанталь. — Мне кажется, что меня уже кто-то душит. Куда идти?

Зинаида Васильевна решила думать о чем-нибудь хорошем и веселом. Осматривая темную рощу, она вспомнила инструктора Георгия Ивановича Коло-тыркина, с которым работала в туристическом лагере. В походах рядом с ним всегда были две собаки: маленькая Вега и большая Волга. На привалах Вега сторожила рюкзак, а Волга вход в палатку, где Георгий Иванович держал все самое ценное: лекарства, вожделенную для каждого туриста воблу и синий тренировочный костюм (инструктор в нем спал как в пижаме). Если Георгий Иванович не находился в поле зрения, пацаны хулиганили, дразнили собак. Делали вид, что хотят украсть рюкзак, пытались влезть в палатку. Однажды Вега двоих покусала. Георгий Иванович и бровью не повел. Безобразия закончились. В пути Георгий Иванович сам решал, когда надо в туалет идти. Он вдруг останавливал отряд где-нибудь среди леса и громко командовал: «Девочки налево, мальчики направо!». Почему Зинаида Васильевна вспомнила об этом? Наверное, потому что прекрасное это время никогда больше не вернется. Из-за прилежно усвоенных походных премудростей воспитателю Зинаиде Васильевне, как и всем детям, вручили значок «Турист СССР».

Она взяла Шанталь за руку и сказала бодро-весело:

— Девочки налево, мальчики направо! Понемногу рассветало, стало сыро и холодно.

Мокрая трава намочила всем ботинки и низ расклешенных, волочащихся по земле брюк Шанталь. «Скорее бы кончилась эта отвратительная мода», — думала Зинаида Васильевна и сама удивлялась, что сейчас это могло ее занимать. Обратно брели понуро. Каждый из них, несмотря на предупреждение барина, попытался отойти подальше, но боль в голове и шее начиналась такая, что, казалось, глаза выскочат.

Барина стоял около багажника. За его спиной всходило оранжевое солнце. Оно обрамляло узкую змеинообразную голову, как яркий нимб. Зинаида Васильевна отметила, что монстр обладает определенным шармом. Барин излучал уверенность и силу.

Погода обещала быть прекрасной, и от этого стало особенно грустно. Зинаида Васильевна опять потрогала железную бляшку на шее.

Барин был в хорошем настроении, решил пошутить. Физиономия его от попытки улыбнуться выглядела как увеличенное лицо доброй гадюки:

— Оправились! — пролаял он хриплым, как у старого барбоса, голосом.

Он уже какое-то время тому назад начал сипеть. Значит, недомогает. Это обрадовало Зинаиду Васильевну. Наверное, простудился, сволочь, а то можно подумать — никакая зараза этих пришельцев не берет. И все-таки она непроизвольно улыбнулась словам барина. Она единственная из них застала другую жизнь. Когда-то она слышала от сокурсников эти привезенные с летних сборов выражения. Она даже еле слышно пробормотала в ответ:

— Так точно, товарищ младший сержант! Барин услышал, оценивающе посмотрел ей в глаза, но она нарочно крепко зажмурилась.

Неожиданно барин зачастил:

— Вот что, уважаемые, слушайте меня внимательно. У меня есть для вас новость. Оказывается, мой подлый и неверный раб Аполлон Силуянович Дворняшин не отдал вашему богу душу. А я был вполне уверен… Я слышу его шебуршание. Он очухался и ждет вашей помощи. Быстро все трое бегом к дереву, поднимите его и тащите сюда!

Пленники так обрадовались, что бандюк не помер, как будто это был милейший человек на свете. Они бросились в кустики, но внезапно остановились, вспомнив о пятнадцати метрах.

— Мы уже были там! — воскликнул Даниэль, — там нет никого!

— Правее берите, уважаемые, он там! — крикнул барин.

— А пятнадцать метров?

— Хватит вам! Выполняйте, непонятливые!

Все быстро побежали направо, как сказал барин.

— Ой, я боюсь, — бормотал Даниэль. — По-моему, тут кто-то есть и наблюдает за нами.

— Хорошо бы, Даниэль, если так, только ни хрена тут нет, кроме этого железного черта. Нечистая сила побеждает. — Зинаида Васильевна совсем запыхалась.

— Правильно Даниэль говорит, — поддержала мужа Шанталь. — Я пока делала пипи, все время слышала какие-то звуки. Кто-то нас курирует.

Наткнувшись на кучу черных обгорелых веток, они остановились и стали энергично разбрасывать их в стороны. Послышался стон. Оживший бандюга выглядел совсем не страшно. Он открыл заплывшие глазки, но даже сейчас, когда ему так сильно поплохело, он смотрел на склонившихся над ним людей тупо и злобно. В глазах его отражалась жалкая ненависть к тем, кто пытался ему помочь. И все-таки что-то с ним произошло. Он сильно осунулся, похудел — это был другой человек.

Шанталь не могла скрыть изумления:

— Но это не та персона!

В ответ Аполлон Силуянович разразился таким матом, что Шанталь немедленно осознала свою ошибку:

— Это та персона!

Его больше никто не боялся. До такой степени перестали бояться, что начали задавать вопросы.

Даже Шанталь, особенно ненавидящая и презирающая русскую матерщину, не была этим обескуражена, она спросила вежливо:

— Скажите, пожалуйста, ваш хозяин робот? Даниэль, захлебываясь, спрашивал в своей обычной манере:

— Кто он, кто он? Инопланетянин, мутант? Откуда он прибыл?

То, что мутант — это факт, подумала Зинаида Васильевна, но действительно интересно узнать, откуда его принесло! Она тоже стала задавать вопросы:

— Расскажите нам, Аполлон Силуянович, откуда этот шпион, он Си-ай-эй или ФСБ?

В ответ Дворняшин опять ужасно заматерился, но внезапно глаза его помертвели, и он замолк. Запах керосина и одеколона коснулся ноздрей каждого. Пленники вскочили в испуге. Сзади стоял неслышно подошедший барин. Он казался абсолютным скелетом из-за противоестественной худобы. Черная рубашка с белыми пуговицами висела на нем как тряпка, напяленная на пугало. Не обращая на пленников внимания, он сипло обратился к Аполлону Силуяновичу:

— Вставай, ничтожество!

Дворняшин долго кряхтел, сопел, кашлял, плевался, но в итоге встал. Всем показалось, что он даже чуть-чуть подрос. Он потянулся поцеловать у барина руку. Но тот резко ее отдернул и произнес еще более севшим голосом, показавшимся тем не менее громовым:

— В машину, скотина! Я ничего не забыл и ничего тебе не простил!

Дворняшин, охая и постанывая от боли, насколько мог быстро засеменил к машине. Барин оглянулся на троицу и воскликнул сорванным от непонятной хвори голосом:

— Вы тоже, уважаемые, быстро в машину!

Всех троих как ветром сдуло. Когда все затихли на заднем сиденье, он сел рядом с Дворняшиным и буркнул:

— Поехали!

— Куда изволите, барин? — умильно залопотал Аполлон Силуянович.

— Ты все знаешь, — угрожающе произнес барин.

— Угу! — согласился Аполлон и машина плавно двинулась в путь.

— Оружие на месте? — спросил барин.

— Натюрлих! — с готовностью отозвался Аполлон.

— Я говорю не только про пистолет, я спрашиваю: автомат в каком состоянии? Он в рабочем состоянии или в таком же состоянии, как ты?

Произошла секундная пауза. Казалось, что Дворняшин не знает, что сказать. Он в некоторой панике пошарил под сиденьем, затем произнес облегченно:

— Тут он, слава тебе, Господи! Только разрешите, барин, зарядить.

Барин чуть не обомлел от возмущения:

— У тебя незаряженный автомат?

— Конечно заряженный, но я пульки у одного вора покупал, а с ним потом кирдык случился! Закопали его живьем за некачественный товар! А я еще два рожка хороших патронов раздобыл. Неохота рисковать, барин.

— Давай быстрее, собака! Я навсегда прокляну дурацкий город Винницу и тот несчастливый день, когда я с тобой связался! Если бы не твои поганые преступные инстинкты, все было бы закончено в срок!

Дворняшин помалкивал. Он остановил машину, вытащил короткий изящный автомат из-под сиденья и быстро его перезарядил.

Потом молча ехали дальше. Красота вокруг автомобиля казалась померкшей не только из-за темных стекол. Теплая, мягко шевелящаяся, светло-коричневая природа напоминала старые фотографии, снятые еще до появления современной пленки. И снова каждый из пленников страстно желал, чтобы что-нибудь случилось, чтобы полиция появилась и остановила их машину за какое-нибудь нарушение. Чтобы кто-нибудь из водителей проносящихся мимо машин обратил на них внимание и нашел бы в их похожем на катафалк автомобиле что-то странное и опасное. Но ничего такого не произошло. Белых немецких автомобильных номеров стало больше, чем желтых голландских. Проехали город Фенло. Значит, уже Германия. Почти проехали очередной паркинг с заправкой и магазином.

— Стой! — неожиданно скомандовал барин. — Почему молчишь, дворняжка? Разве не надо заправляться? У тебя бензин почти на нуле.

— Дык есть же еще чуток, до Ахена-то доедем, — миролюбиво проговорил Дворняшин.

— А если что случится? Почему я должен за тебя думать!

— Ну, можно и заправиться, — добродушно согласился Дворняшин. Он плавно развернулся и подъехал к заправке. Человек в бейсболке и синем комбинезоне, стоя на пороге магазина, с интересом смотрел, как Дворняшин заливает бензин. Барин нажал на кнопку и открыл в машине все окна. Стало холоднее, зато не так сильно несло влитой в его нутро ядовитой смесью. Барин повернул назад серо-зеленую голову, внимательно наблюдая за пленниками. Уверенно предупредил сквозь зубы:

— Прошу вас не переглядываться с этим типом, иначе я все тут уничтожу.

Голос его продолжал звучать хрипло, в белых глазах промелькнуло явно выраженное страдание. Даже жалко его, проклятого, подумала Зинаида Васильевна. Закинули к нам робота, а он болеет! Дворняшин, напротив, уже оклемался и выглядел неплохо, только слегка хромал. Он, гримасничая и прихрамывая, пошел платить. Все наблюдали, как он дошкандыбал до двери магазинчика. Человек в синем комбинезоне с ним заговорил. Очевидно, Дворняшин ответил что-то смешное, поглядывая в сторону автомобиля. Хозяин громко засмеялся, и они вместе с Дворняшиным вошли внутрь. Через некоторое время Дворняшин вернулся с полиэтиленовым пакетом. Он всем кроме барина роздал хот-доги и по банке кока-колы. Зинаида Васильевна спросила недовольно:

— А водички минеральной не было?

— Не знаю! — с вызовом затарахтел Дворняшин, подрулив к мусорным ящикам и останавливаясь около них. — Тебе, тетка, тут не санаторий с трехразовым питанием! Мне, например, тоже выпить охота, но я на работе и пью вот эту сладкую бурду.

— Помолчи! — прервал его барин. Не поворачивая головы, он устало добавил, уже для всех. — Когда доедем до места, условия будут хорошие. И если будете вести себя разумно, обещаю вам вполне сносное существование.

Остановившаяся рядом машина выбросила из себя большое семейство: папу, маму и троих детей. Засидевшиеся дети, вырвавшись на волю, тут же начали жизнерадостно орать. Самый младший заглянул в открытое окно джипа. Его ликующая физиономия на минуту застыла в лучезарной улыбке. Но внезапно радостный вопль оборвался, и он заревел так же громко, как только что смеялся. Удивленный папаша, схватив сыночка на руки, тоже глянул в окошко на всю странную компанию. Мрачные люди с бутербродами смотрели на него не мигая. Доброжелательное выражение мгновенно исчезло с его лица, сменилось испугом. Он все-таки произнес дрогнувшим голосом: «О! Извините!» Барин нажал на кнопку, окна мгновенно закрылись. Папаша махнул рукой — вся семья молниеносно загрузилась обратно в машину. Через секунду они умчались прочь. Зинаида Васильевна, Даниэль и Шанталь разочарованно переглянулись. Зинаида Васильевна протянула нетронутую банку кока-колы Даниэлю, он с отвращением покачал головой. Она хотела бросить банку себе под ноги, но поскольку барин вообще ничего не ел и не пил, она спросила на всякий случай:

— Господин барин, не хотите кока-колы?

— Нет! — коротко пролаял барин.

Дворняшина это почему-то развеселило. Он с ухмылкой стал качать головой. Зинаида Васильевна даже расслышала слово «дура». Она про себя ему ответила: «Сам идиот, паразит, уголовник!». В этот момент Шанталь, не в силах больше бороться с отчаянием, громко заплакала. Дворняшин рассмеялся еще громче. Барин бросил на него короткий злой взгляд. Дворняшин немедленно закрыл рот. Даниэль крепко прижимал Шанталь к себе и, успокаивая, что-то шептал ей на ухо.

— Езжай быстрее! — скомандовал барин.

Машина мчалась с неимоверной скоростью. Иногда даже уши закладывало, как в самолете. Пленники так устали, что начали мечтать о хороших условиях, которые им пообещал барин. Они почему-то верили его обещаниям.

Надо расслабиться, не впадать в панику, не терять разума, с горечью уговаривала себя Зинаида Васильевна. Что нам еще остается? Это единственная возможность для жертвы пережить подобные ужасы. И почему это мне такие испытания на старости лет? А чтобы жизнь медом не казалась! Слава Богу, пока они издеваются над нами умеренно. А если получится помыться и поспать, то мы что-нибудь придумаем. Потом она почти убедила себя, что все еще не так плохо, и молодым хуже, чем ей. Все-таки ее жизнь в общем прожита, а с ними неизвестно что будет. Хорошо бы этот папаша, который так и не заправился из-за встречи с нами, догадался заявить в полицию. Ведь вся его семья видела, что здесь что-то подозрительное и опасное. Но скорее всего они промолчат и постараются забыть, как дурной сон. Большинство людей так устроено, и не надо никого осуждать, у нормального человека это защитная реакция, — не каждый может быть героем.

Вот чего никто из троих пленников не ожидал, так это того, что они смогут заснуть в машине после всего, что с ними случилось. Но это произошло. Их сон походил на тяжелое забытье, прерываемое слезами и вскриками. Иногда кто-то из них просыпался со стоном, пытался вскочить, но переутомление было так велико, что он снова почти замертво падал на сиденье и спал дальше.

Армии Фендель не был героем. Люди в джипе не просто ему не понравились, они его до смерти напугали. Особенно двое на переднем сиденье. Но и на заднем сиденье три не совсем нормальные физиономии с сосисками в руках смотрели на него до невозможности вытаращенными немигающими глазами, в которых он прочел мольбу о помощи. Правда, все это могло ему показаться. Он видел их долю секунды, не больше. Он вспомнил, как его малыш Вилли внезапно замолчал, а потом громко заплакал, увидев что-то страшное.

— Криста! Я все-таки никак не могу забыть эту встречу. — Он обратился к жене, которая то засыпала на мгновенье, то просыпалась, хотя очень хорошо знала, что спать нельзя, чтобы муж, не дай Бог, не поддался сонному инстинкту.

Они порядком утомились после посещения родителей Кристы. Ее отец недавно перенес второй инфаркт. Врачи предупредили, что и после первого инфаркта операция не была показана, а теперь стало еще хуже, и, наверное, надо было все-таки оперировать сразу, несмотря на диабет и прочие осложнения. Поэтому старый Штаубах непременно хотел видеть дочь с зятем, чтобы серьезно поговорить с ними о будущем.

Но разговора не получилось. Малышня, давно не видевшая дедушку с бабушкой, громко вопила, лезла к деду на колени, не давала слова сказать. Конечно, можно было призвать малышей к порядку, но старики так умилялись! Они с удовольствием возились с внуками и решили отложить разговор до следующего раза, когда Армии и Криста приедут без детей.

Был великолепный, но грустный день. Фендели заметили, как сильно дед похудел, как он задыхается, как изо всех сил старается выглядеть бодро. В глазах у него появилось новое, невиданное ранее выражение сильной озабоченности и некоторого отстранения. Он будто прислушивался к тому, что происходит у него внутри. Мать тоже страдала, но упорно делала вид, что все прекрасно. Таков был обычный кодекс поведения всего семейства — демонстрировать даже самым близким родственникам оптимизм и бодрость, чего бы это ни стоило. Когда дед забывал о своем недомогании, он дурачился, выглядел сверхвеселым.

Криста от этого еще сильнее расстроилась, она хорошо знала отца и понимала, как тяжело ему притворяться. Они с Армином тоже участвовали во всеобщем семейном веселье. И как всегда во время посещения родителей они чересчур много съели и чересчур много выпили пива. Господин Фендель сожалел, что переел и перепил, последнее время переедание нехорошо на него действовало. Особенно тяжело вести машину на слишком сытый желудок.

Ребятишки давно заснули на заднем сиденье, и было непривычно тихо.

— Армии, — сказала Криста, чуть не плача, — я вижу, куда ты клонишь. Скажи, зачем мы на ночь глядя поедем в полицию? Детям завтра в школу. Они уже спят как убитые. Дорогой мой, ты же сам сказал, что эти люди иностранцы. Мы не можем во все на свете вмешиваться. У нас столько своих проблем! Ты же заметил, как папа выглядит. На нем лица нет, а тебя волнует непонятно что! К тому же, о чем конкретном ты можешь заявить в полицию? Одни пустые подозрения. Просто какие-то люди сидели в машине, ели хот-доги и молчали. Но больше ничего не случилось!

— Мамочка! — неожиданно произнес проснувшийся Вилли.

— Спи, сыночек, — сказала Криста, — скоро будем дома.

Ребенок совсем не собирался спать.

— Эти дяди в черной машине разбойники и людоеды.

Криста ненатурально засмеялась:

— Какие разбойники, какие людоеды? Что ты болтаешь! Это только в сказках бывают людоеды!

Вилли продолжал упрямо:

— А страшный зеленый дяденька меня поднял!

Криста произнесла недовольно:

— Ну что ты выдумываешь, малыш. Просто ты очень устал. Посиди тихо, мы скоро приедем.

Армии вмешался в их беседу:

— Вилли, ты опять начал придумывать! Ты же обещал, что перестанешь сочинять всякие истории и будешь говорить только правду!

Вилли помолчал немного. Потом выпалил, захлебываясь:

— Они кушают детей! — И, подумав, добавил: — И больших тоже! Я сам видел, там одна тетя плакала. А дяденька меня поднял немножечко, а потом опустил… Ой, как я испугался!

— Хотел бы я знать, кто эту чушь про людоедов ребенку внушает, — возмущенно заговорил Армии, ни к кому не обращаясь конкретно. — Неужели эта новая украинская бэби-ситтер? Где, интересно, ты ее нашла?

Криста не успела ответить.

— Все! — Армии решительно нажал на газ. — Мы немедленно едем в полицию!

С самого утра барин оказался не в духе больше, чем накануне.

— Не надо было их отпускать! — он злобно смотрел на Дворняшина. — По его затылку, напряженной спине и высоко поднятым прямым плечам чувствовалось огромное недовольство.

— Вчерашняя шумная семейка? — сразу же понял Дворняшин. — Можно было, конечно, их замочить, но тогда, наверное, еще бы усложнилось. Не бойтесь, барин, они все обосрались от страха и поехали домой мыться!

— У тебя все просто, — сказал барин, — но пока что ты меня в главном деле подвел. — Барин помолчал секунду, затем повторил с нажимом: — Ты очень, очень меня подвел, Дворняшин! Ты предельно отяготил ситуацию, и я еще не понял, с какой целью ты это сделал.

Он замолчал, но тут же заговорил снова; в словах его звучала откровенная угроза:

— Я буду в этом разбираться. Это из-за тебя мы вынуждены тащить за собой лишний груз.

Барин оглянулся, бросил белый беспощадный взгляд на пленников. У всех троих были полузакрыты глаза, и казалось, что они пребывают не просто в полном равнодушии, но почти в прострации.

— Барин! Я сознаю свои ошибки, — истово отозвался Дворняшин, — не сдержался я! Но ведь тот мужик из Брюсселя оказался сука последняя, он меня кинул! Сначала сказал, что все есть, а потом говорит — потерял… Я сильно рассердился, барин. Я несдержанный… Я с детства всегда при паханах… Я, барин, все-таки преступный элемент, а не поп, что бы всем грехи отпускать! А этих…

— Про этих я тебя не спрашиваю, — прервал его барин. — Я сам все буду решать! Попробуй только хоть чуть-чуть проявить инициативу без моего разрешения. Не сомневайся, следующий раз будет для несдерджанного бандита последним! — Барин совсем разозлился и закричал: — Забываешь, дворняжка, что ты на службе!

— Слушаюсь, барин, — с готовностью согласился Дворняшин. — Однако… — протянул он вдруг с величайшим удивлением, — легавые-то едут! Вот те на, какие дела! Настучали немцы! Отпустили на свою жопу! Надо было их… Отрываемся?

— Не надо, — глухо произнес барин, — держи скорость. Оружие на месте?

— Яволь! — с радостным возбуждением ответил Дворняшин.

Барин повернулся к очухавшимся пленникам и попытался изобразить бесконечную сердечность. Он заговорил очень проникновенно, и все трое чуть не потеряли сознание. Ласково процедил уже ставшее привычным предупреждение, похожее на пароль: «Сидите и молчите!», потом душевно улыбнулся и добавил тихонько: «Всех расплавлю на месте!».

Вскоре полицейская машина поравнялась с джипом. В ней было только два человека. Полицейский за рулем говорил по рации, искоса поглядывая на джип. Рядом с ним сидел Армии Фендель. Он во все глаза смотрел в темные окна, силясь разглядеть за ними пленников. Его появление окончательно пробудило всех троих, и они, переглянувшись, впервые за все это долгое путешествие посмотрели друг на друга с надеждой. Даниэль крепко прижал к себе Шанталь. Господин Фендель обернулся к полицейскому и что-то ему объяснил. Полицейская машина сама увеличила скорость и проехала дальше.

— Не понял! — произнес Дворняшин. — Что-то они нам готовят.

— Останови машину! — коротко приказал барин. Дворняшин съехал на обочину и остановился; он открыл все окна, не спеша вытащил автомат и спрятал его под куртку. Барин одобрительно кивнул. Он обратился к пленникам:

— Ни одного движения, уважаемые, ни одного слова с вашей стороны, иначе — сами понимаете! Вы верите мне? — Поскольку все молчали, барин сам себе ответил. — Вижу, что верите.

Они с Дворняшиным вышли из машины и отошли в кусты. Мимо со свистом мчались беспечные нарядные автомобильчики.

— А вот и они! — раздался голос Дворняшина из кустов.

Вторая полицейская машина подъехала почти вплотную. Из нее вышли два ладных офицера в черных очках, мужчина и женщина. Они медленно подошли к джипу с открытыми окнами.

— Здравствуйте, господа, где водитель? — спросила женщина.

Никто ей не отвечал.

— Пожалуйста, ваши документы, — сказал мужчина. Вес трое стали головами и глазами показывать на кусты.

— Не ходите туда! — еле слышно пролепетала Шанталь.

Полицейские недоверчиво посмотрели на нее, но после минутной паузы вытащили пистолеты, обошли джип и успели сделать несколько шагов по направлению к кустам. Далеко они не ушли. Из кустов раздалась короткая автоматная очередь. Оба упали и больше не шевелились. В мгновение ока выпрыгнувший как зверь Дворняшин стащил оба трупа с дороги. Из джипа раздался крик, затем истерические рыдания. Все трое с ненавистью посмотрели на бесполезный вертолет бело-зеленой раскраски, высоко протарахтевший в небе. Шанталь даже погрозила ему маленьким кулачком.

Барин и Дворняшин влетели в машину и тут же закрыли все окна.

— Быстрей езжай до съезда, а потом сворачивай направо в деревню, — приказал барин.

— Значит, в домик? — спросил Дворняшин.

— Езжай! — вместо ответа бросил барин. Его голос сипел все больше. — А вы, господа, — обратился он к пленникам, — прекращайте скулеж и слушайте, что я скажу. — Я вами глубоко недоволен, уважаемые, вы плохо выполняете мои указания, и я все это учту!

— Подвесить их надо, гадов, — предложил Дворняшин.

— Тебя я уже подвесил! — воскликнул барин. — Ты не заслужил права что-либо мне советовать! Меня твои предложения только раздражают! Закрой свой мерзкий рот и не открывай его, пока я не прикажу!

Дворняшин испугался и заткнулся. А Зинаиду Васильевну, несмотря на глубочайшую депрессию, охватило полное недоумение. Почему все наоборот? Почему эти полицейские в жизни ведут себя как в плохом боевике? Бандиты отстреливают их, словно уток, безо всяких усилий! Их совсем не обучают или же здесь действительно полное отсутствие преступности? Почему эти стражи порядка оказались настолько не готовы? Даниэль и Шанталь находились в шоке, не в состоянии ни на что реагировать. Они не смотрели по сторонам, не разговаривали, молча полулежали на сиденьях с закрытыми глазами. Их надежда на свободу почти умерла — барин и Дворняшин олицетворяли чистое зло в самом концентрированном виде и казались абсолютно непобедимыми.

В середине дня доехали до стоящего на отшибе обшарпанного деревенского дома. Сначала с трудом добрались до входа, пробираясь с вещами сквозь почти непроходимые заросли колючей травы. Дворняшин шел впереди, барин сзади. Не было сомнения — этот дом, в котором пленники и их тюремщики провели остаток дня, был заброшен в течение длительного времени. Наглухо закрытые снаружи ставни пропускали сквозь щели тонкие полосы солнечного света. Затхлый запах нежилого места сильно шибал в нос. Когда они вошли, по полу заметались потревоженные мыши. Барин запретил включать свет, и вообще было непонятно, есть ли здесь электричество. Пленники, как слепые, бродили по пустой хибаре. Они держались друг за друга, чтобы лучше ориентироваться. В доме было пусто, никакой мебели, никаких тряпок.

— Устраивайтесь! — бросил им барин, указав на угол.

Он протянул Даниэлю фонарик со словами:

— Перестаньте крутиться, Штеге! Налево коридор, там туалет и умывальник. Предупреждаю всех — вода плохая, пить нельзя!

Шанталь застонала от огорчения.

— Пить хочу! — протянула она тоненько. Ей никто не ответил.

Зинаида Васильевна нащупала руку Шанталь. Она прошептала ей тихо:

— Давай ляжем спать, Шанталь. Надо радоваться, что мы наконец покинули эту чертову машину, хотя бы ноги вытянем.

Даниэль вернулся с фонариком.

— Жуткий туалет! — прошептал он.

— Унитаз или дырка? — спросила Зинаида Васильевна.

— Унитаз настоящий, но жуткий. Чтобы воду спустить, надо за ржавую цепочку дернуть, как в начале века! И умывальник такой же отвратительный!

— А пить действительно нельзя? — с сожалением спросила Зинаида Васильевна.

— Ну что ты, Зин, сразу умрешь от этой воды!

Зинаида Васильевна подумала о том, что у Даниэля за все время пленения не случилось ни одного аллергического приступа. Она взяла у него фонарик, и они с Шанталь побрели в коридор. Там Шанталь не выдержала и попробовала кисло-горькой воды из-под крана, но тут же с отвращением выплюнула и закашлялась.

— Пошли скорее спать. — Зинаида Васильевна потащила Шанталь обратно в комнату, где Даниэль разложил около стены рюкзаки и сумки. Примостившись поплотнее друг к другу, все трое сразу же заснули как убитые.

Зинаида Васильевна немедленно очутилась в видеосалоне рядом с младшим сыном Севой. Он был так увлечен, что сидел с вытаращенными глазами и открытым ртом. На мутноватом экране за колючей проволокой метались люди в железных ошейниках. У них были искаженные страшные лица. Они вздымали вверх руки и истошно кричали. Повелительный и одновременно бесстрастный голос из громкоговорителя призывал сохранять порядок, а главное — не переходить запретную красную черту. Но некоторые все-таки переступали черту, и тут же их головы распухали, невероятно увеличиваясь в размерах, затем лопались, как спелые арбузы, извергая из себя кровавые фонтаны. Обезглавленные тела продолжали конвульсивно корчиться на лакированном полу.

Зинаида Васильевна открыла глаза, не в силах досматривать часто повторяющийся кошмар. Наверное, уже наступил вечер, полоски света из оконных щелей исчезли.

Первое, что она увидела, — это горящие белым огнем глаза барина. В теле у него что-то звенело и щелкало. Дворняшина не было, им не пахло. Зинаида Васильевна научилась распознавать специфический дворняшинский запах то ли тюрьмы, то ли казармы. От него несло так же, как от ее брата, когда он служил в армии в Тюменской области. Она его посещала два раза и на всю жизнь запомнила армейские запахи. Барин ничем не пах, кроме того момента, когда вливал в свою пищеводную палку жидкость из бутылки. Барин не ел, не спал, не ходил в туалет. Казалось, он мог безо всего обойтись, но все равно чувствовалось, что ему нехорошо. Отчего-то он явно страдал, только непонятно было, какая хворь его разбирает.

Даниэль и Шанталь спали без задних ног. Даниэль иногда покашливал во сне, потом снова затихал.

Глаза барина разгорались все сильнее, и стало даже светло. Он вытащил из-за пазухи блестящую металлическую вещицу, круглую, похожую на большую пуговицу. Барин приложил эту пуговицу к правому острому уху, и она тут же там закрепилась. Послышались трескучие звуки. Барин развернул перед лицом левую ладонь; он несколько раз ею покрутил, пока она застыла у него перед ртом. В середине ладони в свете, отраженном от его глаз, сверкнула в точности такая же, как и в его ухе, большая серебряная пуговица. Даже обозначились две черные дырочки. Барин внимательно слушал, потом сказал раздраженным сиплым голосом: «Да, я вынужден выходить на связь! Да, таким вот крайним образом! Можете мне не напоминать об инструкциях, я их прекрасно знаю, ваши инструкции! Но что мне делать, если последняя порция эликсира использована до капли! Я бы тоже предпочел работать через лоб».

Он немного послушал, потом голос его сорвался на крик: «Я не обязан вам объяснять, почему задание не выполнено в срок и зачем нужна вторая! Я не вам буду это объяснять! Я не виноват, что такая непрофессиональная и некомпетентная разведка. Это похоже на измену! Я подам рапорт!»

Он снова послушал, потом опять бурно заговорил: «Да, все здесь! И этот ублюдок здесь! Он завалил все, что можно! Кто его рекомендовал? Нет, новенькие не наши агенты. Это бесполезный земной мусор, но вторая там! И абсолютно случайно! А компетентные пока не появились. Нет, я не выходил на связь с дежурным Муртагой, это их контакт, а не мой. Продолжаю ждать. Я многое изменил — я должен действовать согласно новой ситуации, что бы все не пропало окончательно».

В голосе барина послышался горький упрек: «Обстоятельства крайним образом изменились, но задание не скорректировано! Никто меня не вызвал, эликсир не доставлен! Напарника до сих пор нет! Я вынужден действовать вне программы, выходить на аварийную связь! С новичками постоянные сложности: то им есть, то пить, то в туалет, вы сами понимаете, физиология на самом примитивном земном уровне! Они спят половину своей жизни!» — Он послушал невидимого собеседника, и ответил все так же недовольно: «Естественно, они вынуждены подчиняться, а как же иначе. Они подавлены, утомлены. Но я все равно чувствую их сильнейшее внутреннее сопротивление. Я могу их сломать и сделаю это в случае необходимости. Но как потом работать? Даже эта винницкая тварь Дворняшин, и тот сопротивляется, хотя делает вид, что предан. Я очень сожалею, что для такой ответственной работы выбрали именно его!»

Барин еще сильнее заволновался, из его глаз начали выскакивать непроизвольные белые лучики, отчего комната пошла ходуном. Зинаида Васильевна испугалась, что сейчас он совершит что-нибудь непоправимое. Но барин вдруг услышал что-то такое, что немедленно изменило его поведение.

«Я готов!» — проговорил он с большим воодушевлением. Он замолк, вскочил, вытянулся по стойке смирно, держа правую руку по швам, а левую с пуговицей перед ртом. Лицо его выражало необыкновенное благоговение. Он начал говорить совсем другим тоном: «Слушаюсь, ваше превосходительство!» — Он долго молча слушал, почти не дыша, и произнес восторженно: «Так точно, ваше превосходительство! Виноват, ваше превосходительство!»

Неожиданно лицо его вспыхнуло зеленым цветом, оно расплылось в улыбке, показав широкие и редкие, похожие на штакетник, зубы: «Сердечно благодарю вас, ваше превосходительство!»

Связь закончилась. Барин отлепил обе пуговицы, с пренебрежением закинул их себе за пазуху. Его лицо еще улыбалось, когда в дверях что-то зашуршало и вошли двое: Дворняшин и еще кто-то. Другой оказался молодым парнем. Войдя, он поставил на пол чемоданчик и небольшую канистрочку. Барин пошел навстречу юноше, произнеся счастливым севшим голосом:

— Странна 10–47, здравствуй, любимая, как я счастлив тебя видеть!

Около брошенной полицейской машины скопилось много людей в форме и в штатском. Все, кроме полицейских, вынуждены были объезжать оцепленное место. Гигантская пробка образовалась на дороге.

Главное недоумение вызывало исчезновение двух полицейских инспекторов, хотя всю местность прочесали на несколько километров вокруг. Основной загадкой для криминалистов явились стреляные гильзы, валявшиеся повсюду в большом количестве. Никто не мог определить, из какого оружия произведены выстрелы, настолько оно казалось нестандартным. Опять же, не нашли никаких следов крови, хотя примятая трава явно указывала на недавнее присутствие двух лежачих тел. Тут же находился главный свидетель Армии Фендель. Он уже в двадцатый раз давал одни и те же показания.

Высокий полицейский чин осведомлялся о тех, кто патрулировал машину.

— Лейтенант Освальд Хаузер и его напарник Герда Хинц, — ответил капитан. — Они сами попросили разрешения провести задержание пассажиров джипа.

— Как вы можете их охарактеризовать? — спросил чин.

— Только самым положительным образом. Старательные, исполнительные и дисциплинированные офицеры! Они восемь лет назад переехали в Германию из Казахстана. Проявили себя с самой лучшей стороны. Окончили полицейскую школу с отличием. Имеют благодарности по службе. Я совершенно не понимаю, что с ними могло случиться! — капитан был искренне расстроен.

К начальнику подбежал еще один офицер с сотовым телефоном в руке. Он доложил:

— Только что сообщили, что обнаружено две машины более чем в ста километрах одна от другой: джип «Чероки» на границе Бельгии с Францией, угнан в Дюссельдорфе два дня тому назад, и «Фиат» в Рурской области. Обе пустые. Но в джипе, на полу под задним сиденьем, найдены ключи от брошенного «Фиата». Рядом на земле валяется раздавленный сотовый телефон синего цвета. Машина зарегистрирована на имя немецкой студентки русского происхождения Елены-Шанталь Штеге, двадцати двух лет, девичья фамилия Суконцева-Матевосян. Она, ее муж, немецкий студент Даниэль Штеге, двадцати трех лет, оба постоянно проживающие в Дортмунде, и российская гражданка Зинаида Воскресова, пятидесяти семи лет, с просроченной шенгенской визой три дня тому назад сообщили в полицию Пфаллинс-Порта о найденном ими на пляже теле убитого Вима Ламбрехтса. Ламбрехтс — голландский гражданин, накануне прибывший из Брюсселя. По повестке для повторной дачи показаний никто из троих главных свидетелей не явился. Подозреваемые в убийстве двое мужчин, предположительно иностранцы, говорят по-немецки и по-русски. За день до преступления в двадцать два часа тридцать минут оба подозреваемых были замечены в пивной Пфал-линс-Порта вместе с Ламбрехтсом. Туда же заходили супруги Штеге и Воскресова. В полиции Пфаллинс-Порта имеются подробные описания внешности обоих подозреваемых. К сожалению, портреты только словесные, поскольку отделение полиции не обладает специальным оборудованием для создания фоторобота.

В этот момент запищал мобильник. Офицер поднес его к уху, послушал, затем сказал:

— Самая последняя информация — остатки взорванного автомобиля БМВ, угнанного в Берлине месяц назад, только что найдены на окраине Пфал-линс-Порта.

— Благодарю вас, — сказал шеф, — теперь остается узнать имена похитителей, о которых сообщил господин Фендель. Продолжайте поиски. На дорогах усилить проверку. Спецконтроль в аэропортах…

— Уже сделано! — отрапортовал офицер.

— Странна 10–47, любимая моя, как я счастлив тебя видеть! — проворковал барин. — Ты привезла?

Странна 10–47 выглядела весьма странно. Высокий парень с длинными темными волосами, угловатый, тощий, в черных очках, в облегающем костюме, в точности таком же, как у барина, в таких же белоснежных тупоносых ботинках — это то, что удалось разглядеть при свете фонаря Дворняшина. Неожиданно барин обратился к Дворняшину:

— Иди к ним, дворняжка!

Тот, как был с фонарем в руке, немедленно подчинился. Шанталь и Даниэль давно проснулись. Дворняшин со своим неистребимым запахом сел рядом с ними в углу. Все четверо во все глаза смотрели на барина и на его так называемую подругу. Она пока что не сказала ни слова. Наклонилась, подняла с полу принесенную с собой металлическую канистрочку.

— Подожди, Странна! — сказал барин.

Она застыла с канистрой в руках. Барин посмотрел на всех четырех в углу и пустил из глаз четыре лучевых спирали. На этот раз никто не приподнялся; наоборот, тело каждого стало невыносимо тяжелым и застыло на полу в той позе, в которой находилось в этот момент. Их челюсти одеревенели, и при всем желании никто не смог бы произнести ни единого звука.

— Давай! — промолвил барин вожделенно. — Давай! Но только медленно, постепенно! Положи канистру, раздень меня. И умоляю тебя, не спеши!

Странна начала действовать. Она ловко открутила его голову, согнула ему левую руку в локте, опустила ее ладонь барину на бедро и вставила голову ему под мышку. Затем произошло то, чего еще никто не видел. Она обхватила барина за талию, поднапряглась, что-то в его теле звякнуло. Странна с усилием дернула торс вверх и отделила верхнюю часть туловища от нижней. Поставила торс с торчащей из него металлической трубой и головой под мышкой рядом с пустыми штанами. Голова заурчала и застонала. Брюки с белыми светящимися ботинками переминались с ноги на ногу от нетерпения. Странна подняла канистру и осторожно влила ее содержимое в стоящие штаны. Сильно завоняло аммиаком и духами одновременно. Голова под мышкой сложила рот трубочкой и тонко, по-волчьи завыла.

Потом Странна снова обеими руками подняла торс, с усилием и скрежетом вставила его обратно в штаны, оправила рубашку и затянула пояс. Вытащила из-за пазухи воронку, вставила ее в отверстие в железной палке и аккуратнейшим образом влила в нее жидкость из канистры. Голова под мышкой ровно загудела, глаза ее стали закатываться, рот открывался и закрывался. Странна вытащила голову барина, насадила на палку и молниеносно ее закрутила.

Барин с плохо гнущимися ногами сполз вдоль стены на пол, глаза его закатывались все больше, его начало колотить. Он весь содрогался, извивался, стукался об пол.

Когда сборка барина закончилась, кое-что стало происходить с самой Странной. Она расстегнула пояс на месте живота и одним движением сбросила с себя одежду. Все увидели длинное, плоское, безгрудое, обросшее короткими поблескивающими волосами серое тело. Волос не было только на некоторых белых местах: на голове, в паху, а также на запястьях рук и на ступнях ног. Но самое потрясающее впечатление произвело ее лицо — она сняла его вместе с одеждой! Гладкий безволосый овал ее головы с крышечкой на темени глазел беленькими немигающими глазками без зрачков. Не было ни рта, ни носа, зато угадывались крохотные отверстия на месте ушей.

Странна легла на спину, подтянула к животу обе согнутые в коленях ноги, вставила себе в промежность воронку и налила туда из канистры совсем немного. Потом она села, открутила в темени головного овала крышечку, воткнула воронку в дырку и налила в нее чуть больше жидкости, чем в промежность. Уже затыкая пробку в голове, а затем закрыв канистру, она начала издавать то мяукающие, то лающие звуки, исходящие из живота. Она подползла к барину, притулилась к нему, и они вместе содрогались и стонали на разные голоса.

Наконец, у барина изо рта обильно пошла черная пена. Он стал успокаиваться. Она тоже. Конвульсии прекратились. Барин в последний раз облегченно вздохнул, открыл глаза, обрел жесткое выражение, к которому все привыкли, и сказал выздоровевшим стальным голосом:

— Отомрите, господа земляне! Дворняшин, ко мне! Странна 10–47, ты готова?

Странна уже влилась в одежду и лицо молодого человека в темных очках. В одной руке она держала полегчавшую канистру, в другой небольшой чемоданчик.

— Барин, — подобострастно зачастил Дворняшин. — Новый пикапчик я оставил в переулке, метров пятьдесят отсюда, около лужка. Опасно было к домику подгонять, правда, барин!

— Молодец! — первый раз за долгое время похвалил Дворняшина барин. Он был в отличной форме и великолепном настроении. Белые глаза его воинственно сверкали. Он отдавал пленникам короткие четкие приказы: — Вещи не забывать! Носа не вешать! За ночь доберемся до места, а завтра я обещаю вам много теплого моря, целый океан!

Ночью два раза меняли транспорт. Дворняшин ненадолго исчезал, пока барин, Странна и их пленники ждали его где-нибудь в небольших придорожных лесочках и рощицах. Он возвращался на новом угнанном автомобиле, и тут же ехали дальше. Как только начало светать, Шанталь узнала местность. Она даже немного оживилась: «Это точно Франция, я узнаю пейзаж! Это Бретань — видите, какая красота! Мы отдыхали здесь с родителями два года назад!»

Пассажиров стало больше на одного. Сначала более-менее свободно все помещались в небольшом автобусе-пикапе. Потом ехали в тесноватом бежевом автомобиле непонятной марки. Перед тем как тронуться в путь, пленники с изумлением увидели, как Странна свернулась клубком, спрятав голову в колени; Дворняшин поднял ее за поясной ремень, словно тюк, и уложил в багажник вместе с пожитками.

Дорога тоже изменилась, каждый почувствовал, что это уже не та идеальная езда по автобану, когда автомобиль не едет, а летит. Мчались не по шоссе, а по зеленым окраинам населенных пунктов, по не очень многолюдным небольшим городкам и деревенькам. Машина иногда подпрыгивала, в ней что-то стучало, чувствовалось, что она не совсем исправна. Это был французский автомобиль, с желтыми номерами сзади и белыми спереди. Дворняшин злобствовал на несовершенство машины и пытался матюкаться, но негромко — боялся раздражать барина. Тот снова начал бросать на холопа недовольные взгляды. Когда на рассвете въехали в большой город, почти скрытый в тумане, Шанталь воскликнула радостно:

— Это Брест! Я тут была!

— А где океан? — спросила Зинаида Васильевна. — Я никогда не видела океана!

Никто ей не ответил.

— Перекусить бы надо, — подал голос Дворняшин. — И кофе попить. А то засну за рулем.

Барин не смог скрыть недовольства:

— Начинается! Вы все постоянно хотите есть или пить. Потом туалет. Потом спать. Пошел быстро. Чтоб через пять минут был здесь!

Дворняшин сбегал в расположенный напротив супермаркет. Принес термос с горячим кофе и большой пакет с надоевшими сэндвичами.

Даниэль и Шанталь очень обрадовались появлению кофе. Они мечтали о нем во все время пленения.

Зинаида Васильевна нисколько не обрадовалась — она кофе не пила, от кофе начиналось сердцебиение.

Но Дворняшин на этот раз удовлетворил всех.

— Это тебе, — сказал он, протягивая ей двухлитровую бутылку французской минеральной воды «Изабель».

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила Зинаида Васильевна, — водички нам всем хватит. Может быть, ты и стаканчики купил?

— Неужели нет! — обиделся Дворняшин. — Ты уж совсем меня за чурку держишь. — Он протянул каждому бумажный стакан и салфетку.

— Даже салфетки принес! — одобрительно сказала Зинаида Васильевна и, уже совсем осмелев, спросила у барина: — А ваша спутница так и будет в багажнике отдыхать? Может быть, ей тоже надо перекусить?

— Ей не надо, — резко ответил барин. — Прошу вас заканчивать трапезу. Чем скорее мы доедем до места, тем более упорядоченна и спокойна будет ваша жизнь. У вас будут идеальные условия для успешной работы.

— Барин! — робко обратился к нему Дворняшин. — Дойчмарки остались, а франков у меня больше нет!

— Не волнуйся, денег будет достаточно — любых. Приедем на место, Странна напечатает. Поехали быстрее!

Шанталь, Даниэль и Зинаида Васильевна понимающе переглянулись. Эти пришельцы не только потребляют дурь, как самые отчаянные наркоманы, они еще и фальшивомонетчики. Их деяния тянут на три пожизненных срока. Дворняшин тоже с интересом взглянул на барина; кажется, даже он не ожидал такого ответа.

Огромное облегчение охватило пленников, когда, наконец, доехали до райского места. Оно действительно выглядело райским. Зинаида Васильевна ненадолго забыла о происходящем. Дом и сад казались осуществившейся мечтой о красоте и покое для тех, кто желал отвлечься от неприятностей.

Дом находился немного в стороне от других домов, но совсем близко от шоссе. В саду справа от входа стояли белый пластмассовый стол и легкие стулья. Слева на газончике были живописно и как бы небрежно разбросаны еще несколько стульев другой, более изящной формы. Между стеной дома и зеленой изгородью огромное фиговое дерево прикрывало выход на задний двор. Под окнами густо цвели красные цветы. На крыше с двух ее концов, как и на всех бретонских домах, возвышались плоские квадратные трубы. Во двор по-хозяйски зашел большой черный кот с красным бантом на шее. Он был потрясен, когда трое приезжих разом закричали на него, зашикали и замахали руками. Он явно не привык к такому обращению. Кот вынужден был удалиться, но сделал это не спеша и с большим презрением к тем, кто его прогонял.

Странна вернулась в знакомое обличье длинноволосого парня. Сначала она затащила в дом канистру и чемоданчик, затем стала помогать пленникам доставать из автобуса пожитки.

Пока заносили в дом вещи, барин сидел в большом зале первого этажа за низким столиком слева от камина, где вся обстановка была выдержана в потрепанно-рустикальном стиле. Старый длинный стол располагался посреди зала, вокруг него стояли не менее старые, слегка шатающиеся деревянные стулья с высокими резными спинками. Как только люди вошли в дом, огромные старинные часы в углу тяжело задышали, как старый дедушка. Сначала они загудели, а потом напугали всех необыкновенно громким звоном. Пробив два часа, через пять минут прогрохотали по второму разу. В правой стене чернел встроенный камин; рядом были сложены дрова и прочие старинные атрибуты: кочерга, старое ведерко для угля, штык от винтовки конца прошлого века. Очевидно, им ворошили головешки.

На стенах висели базарные натюрмортики, пейзажики, и одна черно-белая фотография благородного вида старухи в бретонском национальном костюме. На бабушке было черное бархатное платье с кружевным воротником, а на голове — высоченная шляпа-труба.

К стене около лестницы примыкал огромный старинный шкаф с разнообразной посудой: рюмками, тарелками и прочими стеклянными предметами. На полках вдоль каменных нештукатуренных стен стояли керамические горшки и вазы. На большом блюде громоздились муляжные тыквы, бананы и виноград. Style rustique отлично сочетался с современным кичем, даже чем-то его дополнял.

Слева от входа зал заканчивался большим пространством, отданным кухне. При первом же взгляде становилось ясно, какое большое значение придавалось этому месту. Поражало современное оборудование — в кухне было все: плита с двумя газовыми и двумя электрическими конфорками, встроенная в стену суперсовременная духовка. Над прилавками висели деревянные шкафы и шкафчики, под прилавками тоже шкафы с полками. Холодильник вмурован в стену, чтобы не занимал слишком много места. Глубокая круглая большая мойка очень понравилась Зинаиде Васильевне. Кран, скорее всего, не так сильно брызгался, как в мелких мойках. В шкафах помещалось немыслимое количество разнообразных кастрюль, сковородок, мисок, чашек, кружек, ножей, ложек, вилок, всевозможных шумовок и ухватиков. На прилавке лежали рукавицы-прихватки. Имелись миксер и сито. И даже несколько щипцов для колки орехов, для открывания устриц и других панцирных плодов моря. Рюмки и рюмочки, фужеры и фужерчики, кувшины и кувшинчики. Чашечки чайные и кофейные, пиалочки большие и маленькие. Идеально обустроенная кухня для мирной семейной жизни и кулинарного творчества не только любой хозяйки, но даже профессионального повара.

Даниэль грустно рассматривал кухонную роскошь, и впервые за все это жуткое время губы его тронула легкая улыбка. Из кухни небольшое окошко с широким каменным подоконником выходило во двор, глаз утыкался в гриль, стоящий у зеленой изгороди.

Зинаида Васильевна никак не могла справиться с приятным удивлением — барин открыл дверь одним-единственным донельзя примитивным ключом. Она вспоминала свою избу в Подмосковье, которую, несмотря на более чем скромное убранство и крепкие запоры, грабили регулярно, каждый год. Из-за этого семья приспособилась тащить все необходимое в сумке-тележке и в рюкзаке на собственной спине. А в этот бретонский дом, значит, никто не пытался влезть. Никто не прельщался ни обстановкой, ни посудой, никому не пришло в голову вырвать из стены холодильник и духовку.

Низенький столик у камина, за которым в настоящий момент сидел барин, был окружен старой мягкой мебелью, обитой пестреньким коричневатым атласом. Барин сидел на диване, перед ним стояло небольшое настольное зеркало. Он внимательно рассматривал свое корявое лицо и пытался изобразить доброту и сердечность. От этого лицо становилось все страшнее. Барин это понимал, очень старался, даже надел зеленоватые очки. Дворняшин, внимательно наблюдавший за усилиями барина, предложил:

— Барин, наденьте мою кепочку. Можно, конечно, и шляпу, но тогда получится ковбой. Кепарь будет получше.

Барин молча глянул на Дворняшина. Первым побуждением было обругать его за что-нибудь. Но барин этого не сделал, а наоборот, взял серую матерчатую кепку в руки, внимательно ее осмотрел со всех сторон, потом неуверенно напялил на голову. Случилось что-то вроде чуда. Закрыв похожие на проволоку волосы и уменьшив количество серо-зеленого цвета на физиономии, он стал больше похож на немолодого господина среднеевропейского типа. И хотя кепка имела вид вполне пролетарский, барин выглядел в ней как писатель из подмосковного поселка Переделкино. Зинаида Васильевна хмыкнула про себя — она отметила прозорливость Дворняшина, даже некоторое исчезновение в нем нарочитого животного зверства. Она лишний раз пожалела, что он подлый убийца с садистскими наклонностями.

Зинаида Васильевна поднялась по деревянной лестнице на второй этаж, присоединилась к Даниэлю и Шанталь. Любопытная молодежь уже обследовала почти весь дом, кроме кабинета барина. Они радостно сообщили Зинаиде Васильевне, что здесь наверху целых четыре прекрасных комнаты, каждая с двуспальной французской кроватью, с длинным валиком-подушкой, с зеркальным шкафом, одним стулом и двумя тумбочками; окна выходят на задний абсолютно закрытый двор. Великолепная ванная комната фиолето-розового цвета с биде. Отдельный туалет. Внизу кроме зала еще две довольно больших комнаты. Одну из них барин забрал себе под кабинет. Там тоже имеются душ, туалет, кладовка, в которой стоит стиральная машина. В этой же кладовке хранится пылесос, в одном углу свалены шезлонги, а в другом метлы, совки и половые тряпки.

— Если бы нас не привезли сюда насильно, какой бы это был изумительный отдых! — воскликнула Шанталь. — Полная блаженная релаксация!

Зинаида Васильевна, смеясь, сказала Даниэлю:

— Вот видишь, Даниэль, Шанталь явно оклемывается, она опять заговорила на своем неповторимом советско-эмигрантском диалекте.

— Да, здесь очень хорошо и красиво, — согласился Даниэль, — но меня ужасают две вещи: наглый кот с красным бантом и эти ворсистые ковры на полу во всех спальнях. Боюсь, что они меня доконают!

— Не бойся, Даниэль, — разом воскликнули Шанталь и Зинаида Васильевна, — не думай о плохом, и оно с тобой не случится!

— Я уже чувствую приближение приступа, — сказал Даниэль, и в глазах его мелькнул страх.

— Но у тебя же есть ингалятор.

— У меня их два, в сумке лежат.

Дворняшин позвал пленников вниз Респектабельный пожилой господин в кепке смотрел на них через большие темные очки.

Барин глянул на старинные часы в углу.

— Сейчас сюда приедут хозяева. Предупреждаю очень серьезно: если хотите свободно передвигаться по дому, ездить на пляж или в магазин, — барин помолчал и уточнил, — в моем сопровождении! Если хотите готовить себе любую еду, — вы же так любите поесть! — он произнес это презрительно и одновременно саркастически, — вы должны вести себя спокойно и естественно при посторонних. Запомните — вы все немцы, приехали сюда работать и отдыхать. Никаких провокационных вопросов, разговоров, выступлений, жестов и т. д. Вы поняли, о чем я говорю? А лучше всего, чтобы вас тут вообще не было, когда они войдут в дом!

Странна сидела внизу в зале за столиком перед своим раскрытым чемоданчиком. Чемоданчик оказался миниатюрным компьютером. Она что-то стремительно щелкала на клавиатуре. Сбоку чемоданчик выплевывал денежные купюры. Дворняшин их подбирал, долго мял огромными ручищами, затем совал в коричневый бумажник Пленники наблюдали за этой сценой с некоторым обалдением. Вдруг Дворняшин закричал:

— Странька! Роботица глупая, совсем что ли рехнулась! Смотрите, барин, чего она нашлепала!

— В чем дело? — резко бросил барин, глядя на Дворняшина с негодованием.

— Она купюр по триста франков налепила с каким-то воякой! А таких денег нету! Есть сто, двести и пятьсот, есть и тыща! И маленькие денежки есть, по сто, по пятьдесят и по двадцать, а таких нет! Она, сука, хочет нас французским ментам сдать!

Странна недоуменно посмотрела на Дворняшина. Она невозмутимо подняла руки, прекратив набирать.

Шанталь подобрала одну купюру и сказала ошеломленно:

— Действительно, триста франков. Но таких не бывает! Кстати, это портрет генерала де Голля. Во Франции нет денег с его портретом.

— Собери все купюры по триста франков, — приказал барин Дворняшину.

Тот послушно передал ему целую пачку. Барин снял кепку и темные очки. Он положил всю бумагу себе на жесткую темную ладонь и пустил на нее короткий огненный луч. Пачка взвилась маленьким ярким костром почти без дыма, сероватая ладонь барина от этого нисколько не пострадала. Он подошел к камину и аккуратно ссыпал в него пепел, затем отряхнул руку. Он произнес отрывистые слова, обращаясь к Странне:

— Странна 10–47, триста коррекция чип уничтожение выполняй!

Странна забегала серыми пальцами по клавишам с невероятной скоростью. Из бока чемоданчика вывалился крохотный металлический квадратик. Барин взял его в руку, подошел к камину, положил внутрь, затем три раза с некоторым усилием пустил на него сильнейшее пламя. Наконец квадратик начал плавиться, издавая неприятный запах. Барин забормотал сердито: «Халтурщики! Интересно, кто этим занимался! Кто программировал! Изменники! Всех надо заменить! Я вами займусь по возвращении!». Он обратился к Дворняшину:

— Дворняшин, ты молодец, что проявил бдительность. Но я приказываю тебе относиться к моему напарнику, агенту Странне 10–47, с должным уважением! Иначе я приму к тебе меры!

Дворняшин обиженно молчал.

— Ты понял меня? — угрожающе спросил барин.

— Понял, барин! — ответил Дворняшин.

Барин сел на стул, быстро развернул голову и руки назад, что однажды уже делал в джипе. Во лбу у него открылась дверка. Он поднес к открытой дверке палец и ногтем что-то быстро повернул. Дверка закрылась, голова развернулась обратно. Он посмотрел в окно, увидел, что французы приехали.

Барин встал, снова натянул кепку, надел очки и заговорил с Шанталь по-французски. Шанталь кивнула головой, она перевела Даниэлю, Зинаиде Васильевне и Дворняшину, чтобы все поднялись наверх.

Зинаида Васильевна догадалась:

— Это он у себя в голове что-то перевел на французский лад?

— Ну конечно, — сказала Шанталь.

— А в пивной в Пфаллинс-Порте, он говорил по-русски и по-немецки, и в лоб к себе каждый раз не лазил.

— Точно, — неожиданно согласился Дворняшин. За все это время он впервые участвовал в разговоре с пленниками, раньше только гавкал. Все трое недоверчиво на него посмотрели.

Поднялись наверх вчетвером и с высоты лестничной площадки смотрели через кухонное окно на барина, беседующего с мужчиной и женщиной средних лет. Французы только что въехали на своем «Фиате» во двор дома. Старенькая лиловая машина была победнее той, которой недавно лишилась Шанталь. Барин в очках и в кепочке улыбался, что было ему категорически не свойственно. Увидев, как хозяева решительно направляются ко входу в дом, он с беспокойством пошел за ними. Дворняшин стал заталкивать пленников в комнату. Даниэль и Зинаида Васильевна подчинились. Но Шанталь, приложив палец ко рту, осталась стоять в дверях и слушать, что происходит внизу. Дворняшин мог бы ее тоже легко затолкать внутрь и закрыть дверь. Но он почему-то этого не сделал. Его любопытство оказалось сильнее грубости. Шанталь увидела, как при появлении хозяев дома Странна, сидевшая перед закрытым чемоданчиком, встала и неловко поклонилась вошедшим. Французы приветливо ей ответили:

— Бонжур, месье!

Шанталь услышала необыкновенно любезный голос барина. Как будто говорил совсем другой человек:

— Мадам ле Ген, месье ле Ген, мы очень довольны вашим домом! Он прекрасно приспособлен для работы и для отдыха. — Барин указал на Странну: — Это мой молодой коллега! Другие очень устали, прилегли немного отдохнуть, они извиняются, что не вышли с вами поздороваться.

— О! Ну что вы, месье! — сказала женщина, понизив голос. — Извините, мы будем говорить потише.

— Не беспокойтесь, мадам, они любят поспать и легко засыпают при первой возможности. Они не просыпаются от шума. — Барин добавил, смеясь: — Приходится их долго будить.

Французы понимающе улыбнулись. Мужчина-хозяин с любовью осматривал собственный дом. Он подошел к стене, показал на фотографию старой женщины в национальном костюме, произнес с гордостью:

— Моя мать! Это был ее дом. Она умерла очень давно, еще в 1946 году. А я сам шофер-дальнобойщик, полжизни провел за баранкой. Теперь вот мы с мадам оба на пенсии и сдаем дом, чтобы подработать и чтобы хорошее место не пустовало. Вы, пожалуйста, чувствуйте себя свободно. Мы не будем вас беспокоить. Фирма уже все оплатила. А сами мы живем в Панмаре, примерно в трех километрах отсюда. Пляж здесь рядом, всего восемьсот метров от дома. Сначала надо повернуть направо, а дальше идти прямо до пляжа, никуда не сворачивая. — Он подошел к столу и разложил на ней ветхую, хорошо послужившую карту местности. — Вот наши окрестности, здесь отмечены все достопримечательности, и я еще раз записал для вас наш адрес и телефон. Если что понадобится, звоните, приходите. Телефон-автомат за углом, сразу налево. Можете с друзьями зайти к нам на аперитив в любой день. Выпьете с нами касис!

— Благодарю вас, месье, — сказал барин, — у нас очень много работы, но, возможно, мы воспользуемся вашим приглашением.

Женщина произнесла с восхищением:

— Месье, вы так прекрасно говорите по-французски. Вы где живете в Германии?

— В Бремене, — не задумываясь, выпалил барин. — Слыхали про бременских музыкантов?

Французы засмеялись:

— Ну конечно, месье! Мы очень любим немцев. Они тут много домов скупили. В основном, они наши постояльцы, но, к сожалению, они почти никогда не говорят по-французски, только по-английски. — Женщина вздохнула. — А мы не знаем никаких иностранных языков, с немецкими туристами в основном объясняемся жестами! — Она сама же первая засмеялась.

Барин снова очаровательно улыбнулся:

— Я бы хотел узнать, за что нам еще придется платить?

— За то, что вы сами будет расходовать, — сказала хозяйка. — За электричество, горячую и холодную воду, дрова для камина, уборку — если, конечно, сами не уберете.

— Сколько это может стоить, примерно? — спросил барин.

— Вместе с уборкой примерно восемьсот франков за все.

— Я бы хотел заранее расплатиться.

— Ну, если вы так пожелаете, месье.

— Как вы думаете, тысяча франков — этого достаточно?

— О, это слишком много, месье.

— Зато мы не будем экономить горячую воду, — засмеялся барин. — Я предпочитаю расплатиться сейчас.

— О, мы очень вам благодарны, месье! Не будем вас беспокоить. До свидания, месье, до свиданья, молодой человек!

Странна опять встала и деревянно кивнула. Барин отдал французам деньги и пошел провожать их во двор. Хозяева сели в свой бывалый «фиатик». Барин хотел снять кепочку, но вовремя вспомнил о своей нестандартного вида голове и просто помахал им рукой.

Когда Шанталь все это рассказала, Зинаида Васильевна спросила:

— Как он говорит по-французски?

— Как обыкновенный француз, — сказала Шанталь, закрывая за собой дверь комнаты, — без акцента.

Заброшенное жилище на границе Бельгии с Францией было переполнено полицейскими. Журналистов, пытавшихся проникнуть внутрь дома, еле удерживали.

Полицейский объяснял журналистам в тысячный раз:

— Да, именно так, это убийство и похищение. Мы идем за ними по следу, но поймать пока не можем. Но вы не должны сомневаться, мы их обязательно задержим.

— Вы нашли какую-нибудь улику? — дотошно допытывался один из журналистов.

— Вам все будет сказано в свое время.

— А правда, что в доме была найдена записка?

— Кто вам это сообщил? — недовольно спросил полицейский.

— Это правда или нет?

— Мне об этом ничего неизвестно. Расходитесь, господа, в четыре часа будет пресс-конференция, и вам сообщат самые последние сведения.

Вокруг оцепленного дома толпилась местная публика. К самому настырному журналисту приблизился человек в соломенной шляпе, мятых брюках и клетчатой рубашке.

— Можно с вами поговорить?

— Пожалуйста, — с готовностью отозвался журналист.

— Это я сообщил про этот дом. Журналист обрадовался:

— Что вы говорите, это необыкновенно интересно. — Он включил диктофон. — Простите, как ваше имя?

— Фриц Рихталер.

— Вы бельгиец?

— Да, я бельгиец, фламандец немецкого происхождения. Дело в том, что у меня тут лужок неподалеку. Вчера днем я заезжал сюда и немного покосил. Когда отправился домой обедать, навстречу мне ехал серый автобус семейного типа. Номера, по-моему, немецкие. Я ужасно удивился — место заброшенное, кто же, думаю, мог сюда заявиться, здесь вообще никого не бывает. И никто здесь, кроме меня, годами не ездит. Все травой заросло выше головы. Про этот дом я, конечно, слыхал. Говорили, что хозяева никак не могли продать свою развалюху, слишком много за нее просили. Не понравился мне этот автобус, я сам не знаю, почему. Решил больше не косить сегодня, даже машину оставил дома. Прошел пешком полтора километра. Около этого дома только в двух местах небольшие кусты, а так все открыто. Смотрю: автобус стоит, никого в нем нет. Я прождал до ночи, но никто не появился. Стал думать, какого черта я сюда приперся. Я немного привык к темноте, к тому же луна ярко светила, все было видно. Я даже пожалел, что нет косы, мог бы поработать, как начнет светать. В этот момент они появились. По-моему, это какая-то банда. Их было несколько человек, не меньше четырех, может больше. Они замешкались перед тем, как войти в автобус, что-то туда укладывали. Переговаривались между собой тихо.

Журналист слушал внимательно, не перебивая. Он только спросил:

— А на каком языке они разговаривали?

— Я не совсем разобрал, но не по-немецки точно, может быть, по-польски. Как только они уехали, я подошел к тому месту, где стоял автобус. Ничего я там не нашел. Думаю, раз уж я здесь, дойду до этого жуткого дома. Когда подошел, уже начало светать. Участок не огороженный, там все заросло крапивой и кустарником, но сильно потоптано. Дверь не заперта, только слегка прикрыта. Я дверь открыл, а тут небольшой ветерок подул и бумажка вылетела. — Рихталер хитро посмотрел на заинтригованного журналиста. Продолжил медленно. — Я подобрал бумажку и прочитал: там совсем немного написано.

— А что там написано? — в нетерпении воскликнул журналист.

Рихталер начал переминаться с ноги на ногу.

— Понимаете, — сказал он, помявшись, — я потом еще кое-что узнал. К Штефену Ферштедтену племянник с детьми приехал из Гамбурга, а его автобус вчера вечером угнали.

— Понятно, это очень важно — сказал журналист, — но что было написано в записке?

Рихталер произнес после небольшой паузы:

— Это я вызвал полицию.

Журналист наконец понял, чего хочет его собеседник.

— Сколько вы хотите? — спросил он.

— Пятьсот. Только немецких, а не бельгийских.

— Хорошо, хорошо, решать будет редакция.

— Мое имя не должно упоминаться, — сказал Рихталер, — а то меня привлекут. Я все им рассказал, но про записку ни слова.

— Понимаю, — кивнул журналист, — вы решили заработать. Но слухи ходили о еще какой-то записке.

— Да нет, — отмахнулся Рихталер, — это ерунда, уже все знают. Просто еще какой-то клочок бумаги нашли, но пустой! А настоящую записку нашел я! — с гордостью произнес Рихталер. — Если обещаете меня не называть, то можем сговориться.

— Не волнуйтесь, наша газета никогда не раскрывает имена информаторов. Поехали в редакцию!

После отъезда французов барин залез к себе в лоб и снова настроился на русский язык. Они со Странной еще несколько раз вливали в себя эликсир. Теперь они проделывали это не на глазах у землян, а в своем кабинете на первом этаже. По звукам-грюкам, доносящимся из их комнаты, ни у кого не было сомнения, чем они там занимаются. Странна вышла в зал с опустошенной канистрой подмышкой. От канистры шел отвратительный запах дьявольской смеси. Странна небрежно бросила канистру около камина. Дворняшин проследил ее жест, он сказал с добродушной ухмылкой:

— Мне бы тоже чего-нибудь выпить не мешало, как ты думаешь, Странька? — Он даже дотронулся до ее плеча. Но она резко от него отшатнулась. — Вот какая ты гордая, — обиделся Дворняшин, — а был бы у тебя рот, мы б с тобой…

— Ты, кажется, продолжаешь! — оборвал его барин, незаметно вышедший из кабинета.

Он приблизился к низенькому столику, за которым сидела невозмутимая Странна. Она раскрыла чемоданчик и погрузилась в только ей понятные манипуляции на компьютере. Барин посмотрел на Дворняшина долгим и опасным взглядом:

— Я тебе вообще запрещаю с ней общаться! Все контакты только через меня. Понял?

— Понял! — с готовностью сказал Дворняшин. — Если нельзя, то я, конечно, понял, но, сами понимаете, иногда…

— Я тебе все сказал, — Дворняшин слегка приподнялся от выразительного белого взгляда. — Иди к ним наверх, пусть напишут список необходимых продуктов. Потом поедешь в супермаркет Леклерк. Купишь все, что они скажут. Пусть кушают, — барина передернуло от отвращения. — Рассчитывай примерно на неделю.

Несмотря на испуг, Дворняшин осмелился спросить:

— А пиво можно купить?

— Можно, — разрешил барин, — но только пиво, никакого другого алкоголя! — Барин снова посмотрел Дворняшину прямо в глаза, тот слегка приподнялся и завис в воздухе. — Кстати, где Эдик и Фаина? Им пора уже появиться. Ты случайно не поступил с ними, как с агентом Ламбрехтсом? Сначала кишки выпустил, потом удавкой из проволоки?

Дворняшин сильно побледнел. Очутившись снова на ногах, он забормотал, заикаясь:

— Ну что вы, барин, я все осознал, я с тех пор многому у вас научился. Вы мужчина строгий, вы мне как папа. Вы же их обоих видели, они ж вам понравились!

Барин продолжал смотреть на него с огромным недоверием:

— В отличие от тебя, они мне действительно понравились. Но здесь никому нельзя доверять.

— Нет, барин, они очень верные люди, — горячо убеждал Дворняшин. — Они не то что я, они образованные. Так обрадовались, что я все заплатил, как договаривались. Они скоро будут, обязательно будут. Пока не выходят на связь, потому что еще не готовы. Я вам говорил, они сейчас в лаборатории работают, ваши бляхи изготовляют. Последние испытания у них. Формулу эликсира они знают. Вы не сомневайтесь, барин, они все сделают, как положено.

— Посмотрим. — Барин не отводил от Дворняшина тяжелого буравящего взгляда. — Надеюсь, мое впечатление о них не изменится. А вот после того, что ты натворил, тебе придется заново заслужить мое доверие. — Барин закончил твердо: — Я тебе не верю. И ты отлично знаешь, чем это может кончиться.

— Я знаю, — смиренно пробормотал Дворняшин.

— Пошел! — барин отпустил его кивком головы.

Зинаида Васильевна, Даниэль и Шанталь блаженствовали после бесконечной езды. Несмотря на страшную усталость, прежде чем завалиться спать, они все-таки нашли в себе силы впервые за целую вечность помыться и частично постирать прямо в раковине. Они пока не воспользовались стоящей в кладовке стиральной машиной. Шанталь «брала ванну» дольше всех. Девушка едва нашла в себе силы из нее вылезти. Пленники развесили майки, трусы, носки и лифчики на заднем дворе, где все это весело трепыхалось на ветру.

Зинаиде Васильевне очень понравилась примитивная сушилка, похожая на карусель. От вкопанной в землю железной трубы веером расходились в разные стороны тоненькие металлические прутики с разноцветными защепками. Она подумала, что неплохо бы заказать такую же себе на дачу. Сварить ее из металла, а потом покрасить и вкопать. И не натягивать каждый раз веревку между двумя деревьями. Но тут Зинаида Васильевна очнулась, вернулась в сегодняшний день, вспомнила, где находится, подумала с горечью — не время сейчас размышлять о сушке белья в Подмосковье.

Им никто не мешал. Аполлон Дворняшин храпел в комнате рядом. Пленники немного поспали в своих комнатах. Четвертая уютная комнатенка, похожая на детскую спальню из-за коричневого плюшевого медвежонка на кровати, пустовала. Проснувшись, Зинаида Васильевна услышала, как Дворняшин спустился вниз к барину. Она постучалась к Даниэлю и Шанталь. Хотя вид у них был не такой замученный, как раньше, оба сидели хмурые и несчастные. Зинаида Васильевна присоединилась к бесконечным разговорам на одну и ту же тему — как сбежать от барина.

— Все, что мы читали или смотрели в кино, — это, оказывается, существует здесь на Земле! Они приходят и делают с нами что хотят, — восклицал Даниэль уже в который раз. — Вы теперь осознаете, кто мы такие? Мы теперь самые настоящие узники Вселенной, хотя это очень затерто звучит! Эти бляхи у нас на шее не виртуальные, а самые что ни на есть настоящие. И нам теперь от них никогда не избавиться!

Шанталь возмущалась:

— Такая наглость! Такое нарушение границ между Космосом и Землей! Они совершают променады по Земле, как у себя дома. А мы, коренные земляне, подвергаемся дискриминации! Нам нужны визы, регистрации, чтобы проехать из одной страны в другую, а пришельцам все позволено! НАТО должно принять срочные меры! — И Шанталь вдруг сделала неожиданное признание: — Я оставила мессаж в доме с мышами.

— Что? — разом воскликнули Даниэль и Зинаида Васильевна; в их возгласе звучал не только ужас, но и самое неподдельное восхищение.

— Он может об этом узнать, — цепенея от возможной реакции барина, сказала Зинаида Васильевна. — Чего ты там написала?

— Только успела накарябать: «Помогите, нас похитили. Нас увозят на океан».

— Ой, я боюсь, — пробормотал Даниэль.

— Молодчина, — еле слышно похвалила ее Зинаида Васильевна. — Что бы ни случилось, все равно ты молодчина. Ты только это написала, ничего другого?

Шанталь молчала.

— Ну скажи, Шанталь, что ты еще написала? Я же тебя знаю. — Даниэль до шепота понизил голос, он глядел на нее умоляюще.

— Я больше ничего не написала, я только подписалась.

— Кошмар! — воскликнула Зинаида Васильевна.

— Я поставила свои инициалы: Ш. Ш. Даниэль и Зинаида Васильевна не в силах были вымолвить ни единого слова.

В комнату без стука вломился Дворняшин со своим псиным запахом. Он принес лист бумаги и ручку.

— Эй вы, гоп-компания, ой какие смурные! Чего жрать-то будете? Пишите список, чего покупать. Барин приказали написать на целую неделю.

Зинаиду Васильевну неожиданно охватила глубочайшая ненависть к этому скоту, и она крикнула:

— Стучать полагается, перед тем как войти! И мыться надо, когда есть возможность!

Шанталь поддержала Зинаиду Васильевну, она гневно вращала черными глазками:

— Прекратите ваше брутальное поведение! Ведите себя нормально! Нам стыдно из-за вас перед пришельцами! Вы позорите человеческое сообщество!

Дворняшин изумился. Он обратился к Даниэлю:

— Слушай, чего это твои бабы с ума пососкакивали? Чего они такую волну гонят?

Вместо ответа Даниэль мрачно протянул руку за бумагой и ручкой:

— Давай сюда!

— Вы бы, девушки, лучше спели что-нибудь душевное, все было бы веселее! — предложил Дворняшин.

Зинаида Васильевна очень рассердилась:

— Катись ты к своему барину, холуй проклятый, и пой вместе с ним, а здесь не торчи!

— Вон! Вон! Раус! Подите вон! — сказала Шанталь. Снизу раздался грозный и презрительный голос барина:

— Что там у вас происходит, уважаемые? Потише, пожалуйста, мешаете работать! А ты еще тут, Аполлон! Я, кажется, ясно сказал, что тебе делать!

— Так они список никак не напишут! — отозвался Дворняшин.

Несмотря на бессмысленность своего чувства, Зинаида Васильевна еще больше разозлилась на барина, не столько на его слова, сколько на тон, каким они были сказаны: «Как он к нам относится, черт оловянный! Напустить бы на него какую-нибудь гадость, ржавчину какую-нибудь!»

Барин прервал ее размышления:

— Мадам Воскресова, прошу вас спуститься в мой кабинет. И не забудьте захватить с собой сами знаете что.

Все трое понимающе переглянулись.

— Попалась, тетка, — злорадно усмехаясь, сказал Дворняшин. — Вот барин сейчас тебе врежет. Не будешь такая смелая.

Все трое застыли на мгновение и продолжали молча переглядываться.

— Ну, пока, братва, — подмигнул им Дворняшин, уходя. — Он шел по лестнице, читал список и бубнил, недовольно качая головой: — Понаписал всяких макарон, да нудлей, да каких-то мушлей, даров моря. А сардельки, а сало? А капусты кислой! А картошечки пожарить! А пива, конечно, тоже позабыл, козел заумный! Барин мне пива разрешили, и я куплю!

Зинаида Васильевна вошла в ярко освещенный кабинет барина. Сердце ее колотилось от волнения, но она, как могла, старалась этого не показывать. Она еще ни разу здесь не была. Первое, что бросилось в глаза, плотно зашторенные окна, и полное отсутствие какой-либо мебели, кроме письменного стола посреди комнаты. Два стула с каждой стороны стола стояли друг напротив друга. Ее удивило серьезное и даже торжественное выражение лица барина. На его черной рубашке с левой стороны груди сверкал орден. Орден изображал белое зубчатое колесо. Внутри колеса краснел небольшой рубиновый квадрат с черной точкой в центре. Барин и Странна встретили ее стоя. Он около стола, она, длинноногая, длиннорукая, мужик мужиком, подпирала стенку. Запах эликсира еще не полностью выветрился из помещения; Зинаида Васильевна потянула носом и несколько раз кашлянула. У барина холодно поблескивали злые белые глаза:

— Садитесь, — сказал барин, указывая на стул напротив.

Как только Зинаида Васильевна села, он обратился тихим голосом к напарнику:

— Странна 10–47, милая моя, покинь нас, пожалуйста, ненадолго.

Зинаида Васильевна, несмотря на страх, не смогла не отметить воистину необычного проявления нежности барина к его молчаливой подруге. Странна немедленно отделилась от стены и исчезла за дверью кабинета. Барин тут же сел. Некоторое время они сидели друг против друга молча. Зинаида Васильевна смотрела куда-то вбок. Она физически ощущала, как внимательно он ее рассматривает. Наконец, он сказал ледяным тоном:

— Я обращаюсь к вам как официальный представитель моего государства. — Он помолчал, ожидая реакции со стороны Зинаиды Васильевны, но она молча ждала продолжения. — Я считаю, что пришло время нам с вами по-настоящему познакомиться.

Зинаида Васильевна с удивлением подняла голову, но тут же снова ее опустила: выражение его белых глаз было почти нестерпимым. В них горела решимость, непреклонность, и, вопреки словам о знакомстве, она не заметила в них никакого поощрения к диалогу. Зинаида Васильевна открыла было рот, но тут же его закрыла.

— Говорите, — резко приказал барин. Зинаида Васильевна неуверенно проговорила:

— Мы, кажется, знакомы. Вы, господин барин… Он немедленно ее прервал:

— Это для уголовника Дворняшина у меня кличка Барин. Но для вас я представитель великой планеты и великой страны, Страны с большой буквы. Мое имя Стран 10–46. Прошу запомнить!

Это было сказано таким тоном, что Зинаида Васильевна, втянув голову в плечи, опустила ее еще ниже. Дальше Стран 10–46 говорил долго, не прерываясь.

— Я являюсь начальником одного из отделов нашей Службы внестрановой безопасности. Это не первое мое задание за пределами моей планеты. Я всегда все успешно выполнял и получал самые высокие награды от руководства. Я прошел через многие труднейшие испытания, накопил огромный жизненный и профессиональный опыт. Но сейчас… — он неожиданно замолчал. Пауза длилась долго, прежде чем он снова заговорил. — Должен вам признаться, у меня самая тяжелая работа из всех, что я выполнял раньше. У меня впервые появились проблемы со здоровьем. — В его голосе послышалась некоторая растерянность. — Я не ожидал, что планета Земля столь сложна, при всей очевидной и, я бы даже сказал, вопиющей физической хилости, общей неразвитости, болезненности, нравственном убожестве и патологической лживости ее обитателей. Я долгие годы учился земляноведению. И в основном нас учили правильно. Нас учили, что Земля кровожадна, агрессивна, злобна, безжалостна, погрязла в многообразных пороках, мало руководствуется разумом, переполнена пагубными страстями и эмоциями. Несмотря на многочисленные религиозные учения и проповеди, живет без Бога. Агрессия и ненависть составляют генетическую сущность всего живого, даже на уровне безобидных растений. Какая-нибудь симпатичная травка или цветочек душит того, кто растет рядом, но слабее. То же самое у животных, но это еще можно понять. Хуже всех человек — безобразное, низменное, порочное существо. На физиологическом уровне в нем так много гадкого — крови, слизи, экскрементов, хотя он и обладает относительно развитым мозгом. Страсть человека к истреблению всего подряд чудовищна. Он уничтожает себе подобных и самого себя! Нельзя отрицать, что он добился кое-какого технического прогресса — высокие технологии и прочее. Прогресс создает удобства, это полезно, но он же порождает новые опасности, какие-нибудь чернобыли или ослабление иммунитета. Постоянно возникают все новые и новые неизлечимые аллергические заболевания. Катастрофически мала продолжительность жизни. И это сверхкороткое существование беспрерывно подгоняется и подстегивается, чтобы стать еще короче. Мне впервые встретилась белковая планета во Вселенной, где только единицы доживают до ста лет. Как жуки какие-нибудь: родился, быстро прожил и умер. Просто смехотворно. И фантастическое неравенство. Сытые и голодные, бедные и богатые, умные и глупые! Примитивно до тошноты!

Зинаида Васильевна подняла голову, она с огромным любопытством рассматривала пришельца по имени Стран 10–46. У нее мелькнула только одна мысль: «Вот так всякий пронумерованный Стран будет к нам прилетать неизвестно откуда, брать в заложники, а потом поучать. А если что не по его, то уничтожать».

Между тем Стран 1046 продолжал:

— И все-таки что-то не то! — в голосе его сквозило большое недоумение. — Я постоянно совершаю ошибки!

Зинаида Васильевна удовлетворенно усмехнулась этому признанию, но продолжала молчать. Стран произнес с сильнейшим раздражением:

— Что вы молчите! Говорите же!

— А что вы хотите от меня услышать? Стран искренне удивился:

— Значит, у вас нет ко мне вопросов? Зинаида Васильевна спросила, немного поколебавшись:

— У меня есть вопрос. Ваша страна с большой буквы — она лучше Земли?

Стран ответил не сразу. Он почему-то встал и почти запел, как будто в нем включилась кассета. Даже послышалась легкая помеха в виде шуршания. Он говорил умиленно и тихо. В каждом слове звучала огромная любовь и огромная гордость:

— Страна странов — это лучшее место во Вселенной. Нет прекрасней и совершенней государства странов. Государство странов вечно, потому что оно бессмертно. В государстве странов все взаимозаменяемо. Каждый стран и его Страна слиты воедино. Государство странов великодушно и гармонично. В нем нет лжи и насилия. Нет несправедливости и неравенства. Государством странов правит коллективный разум и единая воля. Страна нельзя устранить. В Стране нет смертной казни для страна. Каждый стран, осознавший свою несостоятельность и бесполезность, добровольно и в любое время может по собственному желанию самоликвидироваться. Но если стран уйдет сам, другой четный стран тут же заменит его в общем строю и будет честно и скромно выполнять свой долг, будет вместе со всеми идти к общей постоянно приближающейся заветной цели.

Кассета как будто выключилась, и Зинаида Васильевна использовала паузу в монологе:

— Скажите, пожалуйста, а в чем ваша заветная цель?

Стран включился мгновенно:

— Цель Страны — донести до других планет и других существ несравненную красоту и величие единственного во Вселенной истинно идеального сообщества. Уже целых три планеты встали на наш путь, мы их легко завоевали, убедили в своей правоте, и сейчас все с успехом проходят период перевоспитания и адаптации.

— Вы сказали «четный стран», значит, существует также нечетный стран?

Стран задумался, и Зинаиде Васильевне показалось, что ему не понравился ее вопрос. Но все-таки он ответил нехотя:

— У всех лучших странов четные номера. Нечетные страны — это женские страны, они мутанты, они когда-то были почти такими же, как люди, но в результате войн и болезней выродились. Если бы не наша Страна, они бы совсем исчезли. Мы их спасли, мы делимся с ними эликсиром. Они нам абсолютно и беспрекословно преданны. Они, в отличие от нас, смертны, живут мало, в среднем столько же, сколько земляне, но им больше и не надо. Они многое умеют и понимают, хотя и не говорят. В результате длительной эволюции они утратили речевой аппарат. Мы относимся к ним с огромной заботой, это наши лучшие друзья и помощники, мы соблюдаем их права. Они продолжают мутировать, это вызывает некоторое беспокойство — среди них появились отдельные существа со ртом и сразу же начали критически высказываться. Это наша большая проблема, но мы с ней справляемся и все равно очень их любим.

— Все, что вы говорите, необыкновенно интересно, — сказала Зинаида Васильевна и снова замолчала.

Стран спросил, ядовито усмехнувшись:

— А больше вам нечего сказать?

— Ну, если бы при других обстоятельствах, если бы мы не были вашими заложниками… Вы критиковали на Земле насилие, а сами?

Выражение лица Страна не изменилось, он не счел нужным реагировать на несущественные замечания.

Зинаида Васильевна решила все-таки еще поговорить:

— Вот вы сказали, что совершаете на Земле много ошибок. Мне кажется, это неизбежно.

Стран внимательно глянул на нее. Он снова уселся за стол и подпер подбородок длинными переплетенными пальцами.

— Я слушаю вас.

Зинаида Васильевна вдруг оробела: какой смысл что-то ему доказывать? Это все равно, что Змея Горыныча убеждать, как нехорошо убивать невинных. Но все же сказала:

— Несмотря на то что вы довольно точно охарактеризовали нашу планету как чрезвычайно негативное образование, вы все-таки чрезмерно все обобщили и упростили. Мне кажется, вы сильно недооцениваете планету Земля.

— Объясните, — холодно сказал Стран.

— По-моему, ваши профессора обучили вас тому, что заметно на поверхности, а правдивая картина не может быть столь односторонней и плоской.

Стран 10–46 вскочил со стула в сильнейшем возбуждении:

— А зачем усложнять? Надо еще больше упрощать, тогда появляются ясность и четкость! Можно спокойно и продуктивно работать. Как только начинаются ваши усложнения, сразу все вязнет и застопоривается!

Зинаида Васильевна продолжала спорить:

— Но, очевидно, вам не все ясно, если вы сами признаете, что совершаете ошибки?

Стран 10–46 взял себя в руки:

— Хорошо, я попытаюсь вам объяснить в последний раз. У нас в Стране постепенно исчерпываются запасы эликсира, который является основой нашей жизнедеятельности и выживания. Мы вынуждены пополнять запасы сырья за пределами Страны. Мы предпочитаем не применять грубого насилия. Государство странов — цивилизованное и рациональное сообщество. Мы осуществляем мирную экспансию в другие миры. И прежде всего надеемся на добровольное присоединение. Но когда наталкиваемся на непрекращающееся сопротивление, мы вынуждены применять силу и наносить сокрушительный удар.

У нас нет понятия «права человека», «права собаки», «права незабудки» или «права крысы». Для нас на Земле все одно и то же — что булыжник, что президент, а тем более какая-нибудь пенсионерка! Мы уважаем и соблюдаем только права страна. Тот, кто это поймет и примет, останется и может даже преуспеть, — Стран подчеркнул последние слова долгим многообещающим взглядом. Но поскольку Зинаида Васильевна никак не прореагировала, он закончил: — Другие должны исчезнуть!

— Да, — грустно произнесла Зинаида Васильевна, — выходит, это то самое новое, что вы нам несете? Полезное оставить, бесполезное ликвидировать. Это ваша новая идеология? По-моему, она не новая, а старая, я бы даже сказала, устаревшая. У нас все это уже было. На Земле такие понятия сохранились только в самых отсталых странах. По-научному такая идеология называется «средневековое клановое сознание».

Стран сардонически усмехнулся:

— Я думаю, хватит нам с вами философствовать. Должен признаться, я ожидал от вас именно такого детского лепета и бессмысленной демагогии. У меня больше нет к вам вопросов. Теперь я сам буду их задавать. У вас пальцы закололо, когда вы взяли дискету в руки?

У Зинаиды Васильевны часто забилось сердце. Она поняла, что теоретически-идеологическая часть закончилась, и наступает новый главный этап их беседы. Но все-таки она спросила наивно:

— Какая дискета? Я ничего не знаю.

Стран 10–46 громогласно захохотал. Внезапно смех его оборвался:

— Вы хотите со мной поиграть.

— Господь с вами! — ужаснулась Зинаида Васильевна. — Какие игры с пришельцами, выпускающими из глаз смертоносные лучи!

С лица Страна исчезло какое-либо выражение. Остались мертвенность его взгляда и неизбежность ее судьбы.

Зинаида Васильевна жутко испугалась, она едва проговорила:

— Вы хотите…

Он прервал ее тихим голосом:

— А вы полагаете, меня что-то остановит? Зинаида Васильевна отрицательно покачала головой, соглашаясь, что не остановит.

Вдруг Стран заговорил громко, своим обычным, только чуть более насмешливым тоном:

— Вот в этом все ваше убожество, уважаемая. Зачем эти мелкие хитрости вне смысла и логики? Вы прекрасно знаете, что это бесполезно, но продолжаете отчаянно сопротивляться.

— Но откуда вы знаете, что она у меня? — упрямо спросила Зинаида Васильевна.

Стран был удовлетворен:

— Вот это уже вопрос по существу. И поскольку мы с вами никогда больше не расстанемся, расскажу.

Зинаида Васильевна немного отошла от животного оцепенения и внутренне нисколько не согласилась с подобной перспективой. Но спорить не стала. Она внимательно слушала Страна 10–46.

— После глупого, жестокого, а главное бесполезного убийства Ламбрехтса, — говорил Стран, — я сам чуть не убил за это Дворняшина. Ламбрехтс был агент на вес золота. Он работал в Брюсселе и имел важные знакомства.

— А где? — переспросила Зинаида Васильевна. — Наверное, там, где что-нибудь военное изобретают?

— Ну к чему вам подробности? — пренебрежительно бросил Стран и продолжал: — Деньги свое дело сделали и, как говорится, процесс пошел. Я вам признаюсь, уважаемая, мы вас тоже боимся. Вы, «земели», как выражается Дворняшин, довольно зловредный и злокачественный белок. Уже несколько лет, как вы начали проникать к нам и растлевать идеологически слабых мутантов. Некоторые из них заболели идеей «прав мутантов». Пора положить этому конец! Наш агент Ламбрехтс работал в одной такой конторе по внедрению вас к нам. Он неплохо выполнял свою задачу, но вдруг начал предъявлять завышенные требования. Несмотря на это, его убийство было не только нецелесообразно, но даже преступно! За это вопиющее нарушение дисциплины я имплантировал в Дворняшина взрывное устройство, подобное вашему, но гораздо более сильное. Оно действует на сотни километров, и теперь он никогда и никуда от меня не скроется, ни на каком расстоянии. Я дал ему шанс остаться в живых, только если он найдет дискету…

Зинаида Васильевна почти совсем успокоилась и усиленно думала.

— Неужели наши люди тоже к вам залетают? — спросила она недоверчиво.

Стран даже засмеялся:

— Уважаемая, ваша непосредственность младенца умиляет. Но вам совершенно бесполезна эта догадка. Послушайте лучше, что было дальше. Вы трое после обнаружения трупа создавали невероятно много шума. Бегали по деревне с шарфом Ламбрехтса то домой, то в полицию. Не заметить вас было невозможно. Пока вы давали там объяснения, Дворняшин без труда открыл ваш голландский дом и поставил жучок. А после вашего возвращения стало ясно, что нам крепко повезло. На наше счастье вы не отдали дискету в полиции. Дворняшин прослушал все душещипательные разговоры, касающиеся дискеты. Вот и все. А теперь ответьте, пальцы действительно сильно кололо?

— О чем это вы? — не сразу поняла Зинаида Васильевна, обдумывая все, что сказал Стран.

— Я повторяю, — Стран зло посмотрел на Зинаиду Васильевну, он снова начал терять терпение, — у вас действительно в пальцах закололо, когда вы взяли дискету в руки?

— Сначала закололо, но потом перестало.

— Что это значит — «потом перестало»? — завопил Стран, вскакивая со стула.

Зинаида Васильевна испуганно молчала.

— Как мне все это надоело! — Стран все сильнее распалялся. — Вот когда вы так на меня смотрите, у меня огромное желание выжечь вам глаза! Я теряю самообладание, и мне стыдно, что ничтожные недоделанные существа наносят моему здоровью такой большой урон!

«И хорошо, — злорадно подумала про себя Зинаида Васильевна. — Какой доделанный! Мутант с зеленой мордой и обломанными волосами!»

— Все равно вы вторая и последняя, и вам от этого не отвертеться! — крикнул Стран.

— Какая еще вторая? — несмотря на страх перед разбушевавшимся Страном, спросила Зинаида Васильевна.

— Вторая после Ламбрехтса!

Зинаида Васильевна решила успокоиться, поскольку действительно ничего не понимала.

— Что это значит? Клянусь вам, я действительно не понимаю, о чем вы говорите. — После того, как Стран пообещал выжечь ей глаза, она вообще на него не смотрела.

За дверью кабинета слышался жлобский голос вернувшегося с продуктами Дворняшина и довольные возгласы Шанталь и Даниэля. Потом загремели кастрюли и по дому потянулись божественные запахи еды. Стран вдруг осознал, что Зинаида Васильевна говорит правду. Он сказал, утихомирившись:

— Дискета так устроена, что раскрыть ее могут только первые двое, кто до нее дотрагивался, только первый и, для страховки, второй. Первого, Ламбрехт-са, этот урод ликвидировал, а вы вторая. Теперь вам, наконец, ясно, зачем мы тащим вас всех за собой?

— Но я ничего не понимаю в компьютерах! — взмолилась Зинаида Васильевна. — Я правду вам говорю! У меня дома старенький ноутбук четыреста восемьдесят шестой, без CD-ROMa, без звука, без выхода в интернет, я его использую только как пишущую машинку!

— Это не страшно, — совсем успокоившись, сказал Стран. — Вы будете только дотрагиваться до клавиш, а юный Штеге дальше все сделает. — Он снова воскликнул недовольно: — И ради вас двоих мы должны еще таскать за собой его жену, совершенно нам бесполезную и непослушную особу!

— А Даниэль вам зачем? Ваша напарница даже деньги печатает. Пусть она вам все делает, а нас отпустите, — предложила Зинаида Васильевна.

Вместо ответа Стран вышел из-за стола, подошел к двери и открыл ее:

— Я повторяю — вы вторая. И вообще, хватит всякую чушь нести! Мне это действительно надоело! Давайте сюда дискету и идите ужинать к своим соплеменникам.

Ужин оказался экзотическим из-за огромных крабов. Их было ровно четыре, всем по одному. Дворняшин урчал и с шумом высасывал каждую клешню. Даниэль, Шанталь и Зинаида Васильевна не ожидали, что вареный краб такая сытная пища. Никто из них так и не смог доесть своего зверя.

— Он обещал, что на пляж сходим, — сказала Шанталь. — Интересно, когда он заставит вас с Даниэлем сидеть за компьютером?

— Не знаю, — сказала Зинаида Васильевна. — Дискету я ему отдала, а что он с ней делает, не знаю. Пальцы у меня не кололо, а он все хотел, чтобы кололо.

Черт меня дернул подбирать эту проклятую дискету! Не возьми я ее, сдуру, не было бы всего это ужаса. Даниэль в телогрейке сидел у камина, обхватив голову руками. Хотя было тепло, его немного знобило; он себя плохо чувствовал, у него нисколько не улучшилось настроение после обеда. Внезапно из кабинета появился разгневанный Стран. Он держал в руках дискету и лист бумаги.

— Мне кажется, что вы надо мной издеваетесь! — он недобро сузил глаза до белых щелей.

Все недоуменно молчали. Стран поднес к лицу лист бумаги и прочел с интонациями прокурора: «Ева — любовь моя! Величайший божественный символ бессмертного Женского начала. Ты навсегда стала моей современницей, самой близкой моей земной подругой, ибо во всех лучших картинах и скульптурах мира, где ты изображена, я вижу мою единственную женщину, в которой бесконечно и беспрерывно готов навсегда раствориться без остатка. От поглощающего меня восторга я становлюсь Адамом и жажду тысячу раз умереть, затем воскреснуть и слиться с тобой в единое нерасторжимое тело. Ты навсегда сестра моя, и я жажду кровосмешения!»

— Чей это бред? — сказал Стран голосом, не предвещающим ничего доброго.

— Это мое! — испуганно сказал Даниэль.

— Я так и понял, — на губах Страна застыла злобная усмешка. Он подошел к Зинаиде Васильевне: — Я вас спрашиваю, где дискета Ламбрехтса?

Зинаида Васильевна не знала, что сказать, она молчала.

— Аполлон, подойди сюда! — приказал Стран.

Дворняшин резво подбежал и вытянулся перед барином, опустив руки по швам:

— Слушаю, барин!

Стран спросил страшным шепотом.

— Где дискета?

— У нее должна быть, — дрожащим голосом проговорил Дворняшин. Он повернулся к Даниэлю: —Я сам слышал, как он сказал: «Пусть пока побудет у тебя, Зинаида!»

— Странна 10–47! — позвал Стран.

Шанталь сделала шаг по направлению к лестнице. Стран остановил ее:

— На место. И никому не двигаться. 

Шанталь мгновенно вернулась.

— Штеге, подойдите сюда.

Все трое стояли перед ним, не осмеливаясь поднять голову. Появилась Странна 1047. Она приблизилась к ним, заплетаясь в длинных ногах.

— Обыщи всех троих! Просканируй, чтобы побыстрее!

Зинаида Васильевна ожидала, что сейчас их заставят раздеваться догола. И она с содроганием приготовилась к мерзости процедуры. Но этого не случилось. От рук Странны шло сильное тепло, иногда еле терпимое. Там, где на шее торчала металлическая бляшка, боль усиливалась, и каждый вскрикивал, когда ее руки к ней прикасалась.

Стран с удовлетворением отреагировал на их стоны:

— Это только начало. То ли еще будет! 

Странна стала вынимать найденные предметы.

Она вытащила из карманов телогрейки Даниэля два пластмассовых ингалятора, синего и белого цвета, и невообразимое количество бумажных носовых платков. Из заднего кармана джинсов извлекла мятую купюру в десять марок и одну пятимарковую монету. У Шанталь Странна вытащила из глаз контактные линзы, — они сами прямо выпрыгнули ей в руки, когда она поднесла их к глазам Шанталь. Сняла бирюзовый кулончик на серебряной цепочке. У Зинаиды Васильевны извлекла из нагрудного кармана блузки квитанцию об уплате лечения у зубного врача. Из джинсового кармана она вытащила пустую темно-серую ракушку из-под устрицы, подобранную на память в Пфаллинс-Порте.

Странна сложила все предметы на столе и повернулась к барину.

— Спасибо, дорогая.

Стран внимательно осмотрел кучку на столе. Он обратился к Дворняшину и слова его звучали необыкновенно любезно:

— Вот что я тебе скажу, уважаемый. Ты понимаешь, что без дискеты я не могу вернуться к себе, а ты тем более не сможешь продолжать свое никчемное существование. — Он, не оборачиваясь, указал длинным пальцем на пленников. — Так же, впрочем, как и эти господа. Их ждет та же участь. Ты не можешь не понимать, чем тебе грозит отсутствие этой маленькой штучки. Она сильно перевешивает твою преступную жизнь. Мы сейчас все отсюда уезжаем, а ты останешься, обыщешь их комнаты, их вещи, и горе тебе, если дискета не найдется. — Стран ласково улыбнулся. Дворняшин жалобно заскулил:

— Барин, пусть ваша серая девка у них в комнатах пошмонает. Она скорее меня все найдет.

Стран тут же пустил на Дворняшина небольшой луч, и тот с шумом свалился на пол. Он, как огромный паук, лежал на спине, шевеля руками и ногами, и безуспешно пытался подняться. Его выпученные крошечные глазки умоляюще смотрели на Страна.

— Я тебя предупреждал! — сказал Стран. — Никто не может безнаказанно оскорблять моего напарника. А что касается обыска, ты скорее, чем она, все отыщешь. Странна 10–47 находит то, что внутри человека: в желудке или в заднем проходе, во влагалище, в прочих отверстиях тела. Бывает, что в ноздрях и ушах кое-что прячут. Внешний обыск ты проведешь намного лучше, чем она, потому что от этого зависит… В общем, я тебе уже все сказал. Вставай, неверный мой слуга!

Дворняшин кряхтя поднялся.

— Хочу тебя предупредить, — сказал Стран, — я специально уезжаю подальше, чтобы еще раз проверить, как действует мое устройство на большом расстоянии. — Стран растянул губы в зловещей улыбке: — Тебе будет очень больно, Аполлон, но не смертельно. Поэтому старайся. Когда мы вернемся, ты должен заслужить прощение Страна 10–46!

Зинаида Васильевна попросила:

— Разрешите взять наши вещи.

— Нет! — отрезал Стран. — Вам нужны ингаляторы, контактные линзы и прочее барахло, а мне нужна моя дискета. Найдем дискету и произведем обмен. А теперь вперед. Я обещал показать вам Атлантический океан, и я вам его покажу. Стран 10–46 всегда держит слово!

— А я уже видела этот океан, — с вызовом сказала Шанталь.

— Я тоже видел, — пробормотал Даниэль. После того, что сейчас произошло, никому из троих не хотелось ехать на океан.

— А ваша русская подруга не видела, — громыхая голосом, произнес Стран. — Ведь правда же, уважаемая, вы никогда не видели океана?

Зинаида Васильевна молчала.

— Так вот, пусть она посмотрит! Ведь если дискета не найдется, она никогда его так и не увидит. Быстро все в машину!

Ехали долго и молча. Стран не собирался возить их на пляж, где копошились люди, ему не нужны были лишние свидетели. Прибыли на пустынное скалистое место. Оно оказалось не очень уютным. Но от безбрежности океана, от его необъятной красоты, от рокочущих и бушующих волн со всеми оттенками синего и зеленого цвета каждого охватила радость и даже слабая иллюзия свободы. Бледное лицо Даниэля разгладилось и успокоилось. Зинаида Васильевна давно не видела улыбки на его лице. Пляжа практически не было, только простиралась узкая полоска берега, замусоренная водорослями и круглыми твердыми пузырями мертвых морских животных. Зинаида Васильевна встала на один такой огромный скользкий пузырь, но он ничуть не прогнулся под ее ногами. Повсюду громоздились большие черные камни. Шанталь подвернула клеши, сняла туфельки и вошла в воду.

— Теплая, — подслеповато глядя на Даниэля, сказала она с блаженной улыбкой. Здесь, на океане, она еще больше похорошела. Ее обычная сдержанность в выражении нежных чувств прошла, и она позвала мужа необыкновенно кокетливым голоском:

— Дани, иди сюда, кисуша, снимай свои жуткие ботинки!

Но Даниэль отрицательно покачал головой. Он стоял на скале с закрытыми от счастья глазами. Он что-то бормотал про себя.

Их мрачные охранники сидели рядом на одном из черных камней, почти сливаясь с этим камнем по цвету; выделялись только два сероватых неподвижных лица в черных очках, белые пуговицы на черных рубашках и белые ботинки.

Шанталь немного побегала босыми ногами по воде, походила по острым камням и, утомившись, села рядом с Зинаидой Васильевной. К ним, перепрыгивая с камня на камень, пробрался Даниэль, он не переставал улыбаться.

— Ты стоял на скале и глядел в море, как Шатобриан, — сказала Зинаида Васильевна. — У тебя такой довольный вид, будто нам премию дадут, а не уничтожат в ближайшее время. Интересно все-таки, куда могла деться эта чертова дискета?

Даниэль и Шанталь продолжали улыбаться. В этот момент они не верили в свою близкую кончину, и их великолепное настроение передалось Зинаиде Васильевне. Даниэль ответил расслабленно и абсолютно не заинтересованно:

— Валяется где-нибудь среди шмоток. Наверное, я перепутал ее со своими там, в Голландии.

Зинаида Васильевна мечтательно улыбнулась; воспоминание о Голландии казалось необыкновенно далеким прошлым, почти как детство.

— Да, — согласилась она, — так надоела несвобода, что, вроде, и ничто больше неважно.

— Я только что сочинил стишок! — сказал Даниэль.

— Прочитай, прочитай! — воскликнули разом обе женщины.

Даниэль не заставил себя долго уговаривать, он забормотал монотонно:



		Судьбе своей я говорю спасибо



		За этот океан и это небо,



		Что перед смертью подарил тюремщик,



		Решивший удивить нас напоследок.







		Не верит он, пришелец равнодушный,



		Что это благо — жизни мимолетность,



		И грешная ее недолгость



		Милее, чем постылая бессмертность.







		Я сердцем принял щедрость океана,



		Я восхитился красотой безмерной,



		Его презреньем к окаянной сим Страна,



		Его пристрастьем к бедным узникам Вселенной.







		Прощайте, милые мои, не плачьте!



		Откуда знать нам, где свернет дорога?



		Но сын ваш испытал такое счастье!



		Он посылает вам его немного.











— Что вы там бормочете, Штеге? — Стран повернул к ним голову.

— Стихи сочиняю, — доброжелательно ответил Даниэль.

Стран усмехнулся:

— В данный момент это очень актуально!

— Я тоже так думаю, — отозвался Даниэль, глядя на обеих женщин. И все трое рассмеялись.

Страну не понравился их смех, он попытался испортить им настроение:

— Вполне возможно, молодой человек, скоро от вас, кроме пустых сочинений, ничего не останется. Вы бы лучше вспомнили, куда делась дискета. Сейчас мы вернемся в дом, и вам будет совсем не до смеха, когда вы увидите своего брата по разуму.

Смеяться они перестали, но Зинаида Васильевна все-таки сказала:

— Нам жалко непутевого преступника, несмотря на его деяния. А вот вам не жаль портить свое имущество? Он все-таки служит вам не так уж плохо.

Вместо ответа Стран отлепился от Странны, встал, бросил на пленников свой обычный отрешенный и беспощадный взгляд, повернулся к ним спиной и послал куда-то вдаль закрученную огненную спираль. Очевидно, это стоило ему некоторых усилий, он произнес немного ослабевшим голосом:

— Хватит сидеть на этих глупых камнях, пора возвращаться.

Два человека в штатском стояли около входа в сад ле Генов в Панмаре и нетерпеливо посматривали на часы. Наконец, подъехал фиолетовый «Фиат». Выйдя из машины, мадам ле Ген с удивлением поздоровалась с гостями. Они показали ей полицейские удостоверения. «Флики», — пробормотал месье ле Ген, выходя из машины; ему не нужно было смотреть удостоверения, чтобы понять, кто они такие.

— Входите, господа, — приветливо пригласила их мадам ле Ген, открывая калитку. — Вы давно нас ждете?

— Какое-то время, — сказал один полицейский. Когда все вошли в дом, месье ле Ген спросил:

— Что будете пить?

Полицейские отказались. Второй сразу начал говорить о деле.

— Мадам, месье, кто у вас гостит в Сен-Гиноле, в доме у пляжа?

— Группа туристов из Германии. А в чем дело, месье?

— Какое у вас о них впечатление?

— Очень хорошее. Очень приличные господа! — мадам ле Ген начала волноваться. — Они из Бремена. Сказали, что приехали поработать и отдохнуть. Эти люди не с улицы, они заказали наш дом через фирму «Интершале». А в чем дело? — повторила она.

— На чье имя оформлен заказ?

— На имя Пауля Беккера, он сам с нами обо всем договорился, прекрасно говорит по-французски… — Мадам ле Ген задумалась на секунду — Там сидел еще один молодой человек, кажется, не совсем здоровый, а остальные спали наверху.

Флики обдумывали то, что она сказала. Месье и мадам ле Ген начали нервничать:

— Скажите, пожалуйста, в чем дело! Полицейские переглянулись, потом один из них ответил нарочито незаинтересованным тоном:

— Пока ничего особенного, мы просто все проверяем. Дело в том, что в супермаркете Леклерк найдена странная денежная купюра в триста франков с портретом генерала де Голля.

— Триста франков! — воскликнули одновременно супруги ле Ген и засмеялись. — Это какая-то шутка!

Полицейские нисколько не шутили, они снова переглянулись.

— Для шутки уж больно хорошо эта купюра сделана! А вы слыхали о похищении трех человек в Германии? Говорят, они проследовали в наши края.

— Нет! Мы ничего не знаем!

— Имя Элен-Шанталь Штеге вам ничего не говорит?

— А кто это? Полицейские встали.

— Хорошо. У нас есть еще два места для проверки, одно в Кемпере, другое тут рядом, в Пон-лАбе. Мы там все проверим, а завтра с утра подъедем вместе с вами в деревню. Познакомимся с вашими туристами.

Сильно озадаченные месье и мадам ле Ген с готовностью согласились.

При въезде во двор обычно не показывающий добрых чувств Стран не смог скрыть радости. Он поставил неказистый автобус рядом с великолепным большим темно-синим фургоном. Стран воскликнул сипло, но с воодушевлением:

— Наконец они прибыли! Я почти потерял надежду! Ну вот, дорогая Странна, кажется, кое-что начинает получаться!

Странна молча прижалась к нему. Он сделал знак пленникам выходить из автобуса. Затем, мягко отлепился от подруги и пропустил ее вперед. Несмотря на затрудненность походки из-за плохо двигающихся суставов в коленях, он почти вбежал в дом. Его встретили двое молодых людей, юноша и девушка, с обворожительными улыбками, ослепительно красивые. Как сказал бы поэт, «прекрасны глянцевой красой плаката». Стройные, подтянутые, приветливые. Их лучезарные молодые физиономии, здоровый цвет лица, ясные, широко раскрытые глаза, выражающие искреннюю доброжелательность, резко контрастировали с землистыми осунувшимися физиономиями пленников, с их угнетенным видом и потухшим взором. Изможденная Шанталь, постоянно кашляющий и сморкающийся Даниэль, красные от утомления глаза Зинаиды Васильевны, ее растрепанные пегие волосы — все это вызвало большой интерес девушки и юноши. Они молча и необыкновенно внимательно всех рассматривали. Пленников поразило состояние Аполлона Дворняшина. Мертвенно-бледный, он лежал на диване около низкого столика, его рот был весь в крови. На лбу белела мокрая тряпка. Он негромко стонал. Наконец, он приоткрыл больные, налитые кровью глаза и прохрипел еле слышно:

— Я нашел дискету.

— Неплохо, — похвалил невозмутимый Стран, рассматривая Дворняшина со злым удовлетворением. — Сейчас мы с тобой побеседуем на эту тему. Можешь считать, что тебе повезло. — Он обратился к стоящей рядом Странне: — Иди в кабинет, Странна, прогляди прессу, обрати внимание на местную — что они там о нас пишут.

И, равнодушно отвернувшись от Дворняшина, он снова заговорил с молодыми людьми; кроме своей серой подруги, он ни с кем еще так тепло не обращался. Пленники были сильно удивлены.

— Ну, как дела, друзья? — Стран впервые улыбнулся по-настоящему дружеской улыбкой.

— Отлично, господин Стран! — вытягиваясь по-военному, отрапортовал молодой человек. — Мы с Фаиной практически все выполнили. И, кажется, получилось с эликсиром. Мы привезли вам канистрочку на пробу. Если подойдет, надо будет решать вопрос с производством.

Стран так обрадовался этому известию, что не мог скрыть воодушевления, он тут же проследовал в кабинет и стал что-то горячо говорить Странне. Потом вернулся с тем же радостным выражением лица. Он спросил с нетерпением:

— А теловзрыватели?

Парень собирался ответить, но девушка его перебила:

— Погоди, Эдик, я сама попытаюсь объяснить. Господин Стран, вы должны нас простить, пять штук для себя и для них, — она бросила взгляд на понурую троицу, — мы сделали идеально, но один, тот, который для испытания, получился с брачком.

Стран слегка помрачнел.

— Но он функционирует?

— Мы уверены, что да, — сказал Эдик, — во всяком случае, его не так жалко будет испытать.

— Испытаем! — с нажимом сказал Стран.

— Есть еще одна проблема, — у Эдика сделалось озабоченное лицо. — Нас вызвал на связь Рафаэль Муртага. Во-первых, мы поздравили его с успешной операцией мозга и изменением всего организма. Он теперь имеет промежуточное звание страна-мутанта. Он не только пилот для внедрений на Землю, но и новый начальник Отдела по связям с Землей.

Страна нисколько не обрадовала эта новость.

— Не могу поверить! — воскликнул он уязвленно. — Какая потрясающая карьера! Значит, теперь это мой начальник? Кто бы мог подумать! Это верная информация?

— Абсолютно верная, — сказал Эдик.

— Ну что ж, — разочарованно произнес Стран, — для моей Страны это нетипично по отношению к эмигрантам. Но у нас не рассуждают, как здесь, на Земле, у нас выполняют. — Он помолчал, усиленно о чем-то размышляя. — Я слышал, что Муртага выдающийся по способностям землянин, но все-таки не ожидал такого стремительного взлета. А полное звание страна и номер он пока не получил?

— Нет, — сказал Эдик, — он все еще полумутант-полустран, он имеет право летать только на Землю и обратно. Другие планеты для него закрыты.

— Ничего, — сказал Стран уверенно, — все впереди. Теперь вы на его примере видите, какие у вас перспективы. Если наше задание будет выполнено, я дам вам обоим самые блестящие характеристики и рекомендации.

— Служим Стране! — с энтузиазмом воскликнули Эдик и Фаина.

— Ну а что еще поведал вам мой новый шеф полустран Муртага? — вопрос звучал полунасмешливо, полууважительно. Кажется, Стран никак не мог отделаться от сильного волнения из-за карьерного роста недавнего межпланетного эмигранта.

— Простите, господин Стран, но мы можем говорить об этом только наедине, — сказал Эдик. Он кивнул на стоящих у двери пленников.

— Хорошо, — быстро согласился Стран, — сейчас проверим дискету, посадим их за работу, а потом пройдем в кабинет. Дворняшин, дискета у тебя?

Дворняшин со стоном зашевелился на диване. Фаина улыбнулась американской улыбкой, обнажила великолепные рекламные зубы. Она протянула Страну черненькую дискетку в целлофане:

— Вот она, господин Стран. Честно говоря, мы помогли Аполлону Силуяновичу найти дискету. Мы с Эдиком считаем, что ее специально никто не прятал.

Стран сохранял хладнокровие. Шарм Фаины ни на минуту не вывел его из сосредоточенного делового настроения. Он внимательно рассматривал дискету.

— Она оказалась среди многих других, — продолжала Фаина, переходя на серьезный тон, — сообразила, что на Страна ее чары не действуют. — Мы взяли все дискеты и проверили каждую. Все двадцать восемь штук. Там везде какая-то ерунда, — сказала она с видимым отвращением, — стихи, заумные тексты, рассуждения об искусстве… Но на одной из дискет обложка, где ваш портрет, а дальше не открывается. Мы с Эдиком думаем, что это именно она!

— Сейчас проверим, — деловито произнес Стран, взяв дискету в руки. Он повернулся к пленникам. — Воскресова и вы, Штеге, подойдите к столу.

Зинаида Васильевна и Даниэль медленно подошли. Шанталь тоже подошла, хотя ее не звали. Стран недовольно глянул на нее, но промолчал. Эдик и Фаина напряженно, не отрываясь, смотрели в глаза Зинаиде Васильевне.

Она подумала про себя с глубокой неприязнью: «Вот сволочи какие, предатели, комсомольцы-добровольцы!» Она знала таких ребят, когда еще студенткой ездила вожатой в пионерские лагеря, а потом работала в школе учителем. Такие как Эдик и Фаина всегда были в лидерах: активные, веселые, а главное, исполнительные ребята. Очень удобные для взрослых. Из таких детей вырастают президенты, или, на худой конец, их помощники. Но больше всего их обожают педагоги: такие ребята никогда со взрослыми не спорят и все всегда беспрекословно выполняют.

Стран протянул ей дискету.

— Пальцы закололо? — спросил он настырно. Нисколько не закололо, но Зинаиде Васильевне так обрыдла вся эта возня с дискетой, что она пробурчала недовольно:

— Закололо, закололо!

Стран промолчал, но чувствовалось, что он доволен. Эдик и Фаина с облегчением засмеялись. Даже Дворняшин издал с дивана жалостливые, но одобрительные звуки.

— Можете забирать свое имущество, — разрешил Стран пленникам.

Жалкая кучка предметов, изъятых при обыске, так и лежала на столе. Пленники сразу же распихали вещи по карманам.

Больше всех радовалась Шанталь, вставившая в глаза контактные линзы. Она посмотрела на всех бойко и даже задорно.

— Ишь какая независимая, — с угрозой заметил Стран. — Фаина, поднимитесь к ним в спальню, принесите компьютер и принтер Штеге.

Шанталь с трудом удержалась, чтобы не состроить Страну гримасу. Даниэль этого ожидал и смотрел на нее с ужасом.

— Я сам могу принести свой компьютер, — тихо сказал Даниэль.

Стран проигнорировал его предложение:

— Садитесь за стол, Штеге. Вы, Воскресова, садитесь с ним рядом. А вы, юная дама, тоже где-нибудь садитесь и не мельтешите перед глазами.

— Господин Стран, — неожиданно вмешался Эдик, — разрешите заступиться за Аполлона Силуяновича, он все-таки нашел дискету…

Стран не дал ему закончить. У него злобно сверкнули глаза, голос прозвучал более чем холодно:

— Вы разве не видите, что он вполне жив и, думаю, скоро будет здоров. — Темное лицо Страна еще более потемнело. — Эдик, я настоятельно прошу вас не вмешиваться в мои отношения с подчиненными. Вы скоро сами поймете, как это непросто — работать с земельными особями, чуждыми вам по духу и воспитанию.

— Слушаюсь, — сказал Эдик.

Зинаида Васильевна обиделась за человечество. Эти две «земельные особи» изо всех сил строят из себя роботов. И у них, гаденышей, неплохо получается!

Никто не ожидал, что работа пойдет так удачно. Зинаида Васильевна только дотрагивалась до клавиатуры, даже не до самой клавиатуры, а до ее бортика, дальше все делал Даниэль. Стран и Эдик с изумлением смотрели на экран. Они целыми страницами поглощали цифры и другие знаки, как будто это был букварь.

— Завтра! — воскликнули они одновременно.

— Пилот сам Рафаэль Муртага! — взволнованно произнес Эдик.

— Да, Муртага, — подтвердил Стран. — Чему же тут удивляться? Он наиболее пригоден для такого задания. Я тоже рад. До сих пор я никогда его не видел, только много слышал. Заодно и познакомимся. — Он обернулся к лежащему на диване Дворняшину: — Вы представляете, каков подлец! — Глаза Страна сузились от ненависти: — У меня огромное искушение раздавить его, как вшу, чтобы он закипел изнутри! Если бы дискета не нашлась, мы бы ничего не знали о завтрашнем отлете! Я собирался находиться здесь минимум дней десять! Очередная связь была назначена с океана только на седьмое число!

Дворняшин уже сидел, а не лежал на диване. Он почти перестал стонать и умильно смотрел на Страна.

Из кабинета вышла Странна 10–47 с листом бумаги в руке. Она протянула его Страну. Он прочитал, и глаза его еще больше побелели от гнева. Он обратил яростный взор на Шанталь.

— Встать! — заорал он срывающимся голосом. Она в ужасе вскочила.

Стран сквозь зубы цедил слова:

— Вы разбрасываете записки и думаете, что об этом никто никогда не узнает! — Он с дурашливым пафосом прочитал: — «Помогите! Нас похитили! Нас увозят на океан! Ш. Ш.». А вы знаете, Ш. Ш., что я сейчас с вами сделаю? Маленькая паршивка!

Все застыли в оцепенении.

— Я вашей мелкой иррациональной головенкой пробью эту крышу! Я заставлю вас подчиняться! Вы будете не только делать то, что я вам говорю, но и благодарить меня… — Стран полыхнул зеленовато-белым лучом, но Эдик успел вскочить между ним и Шанталь.

Он немедленно отлетел в сторону, пригвожденный к каменной стене рядом с камином. Блюдо с бутафорскими овощами и фруктами со звоном разбилось, разноцветные тыквы и бананы полетели в разные стороны. Эдик усиленно размахивал руками и ногами, как огромное насекомое. Прекрасные русые волосы упали ему на глаза. Но даже в таком извивающемся нелепом положении он был необыкновенно красив. Он успел прохрипеть, прежде чем с глухим стуком рухнул на пол:

— Приказ, шеф! Ценный груз…

Стран, кажется, услышал, его серое лицо все еще дергалось. Наконец он устало закрыл глаза и постарался взять себя в руки. Все остальные молчали, боясь шелохнуться. В этот момент Даниэль сполз со стула, он задыхался, сильно мотал головой из стороны в сторону. Ему не хватало воздуха. Одной рукой он отстегивал верхнюю пуговицу телогрейки, другой пытался достать из кармана оба ингалятора. Шанталь и Зинаида Васильевна склонились над ним, пытаясь его поднять.

— В чем дело, Штеге? — холодно произнес Стран. — Что это вы тут демонстрируете? Это что, шантаж?

— Вы должны оставить нас в покое, — глотая слезы, говорила Зинаида Васильевна. — Если вы будете над нами издеваться, Даниэль не сможет работать.

И если вы хоть пальцем дотронетесь до его жены, он вообще умрет. И некому будет расшифровывать вашу дискету.

Побледневший Эдик уже поднялся с пола. Он слегка морщился от боли, но все отметили в нем очевидную тренированность к падениям и ушибам. После такого удара любой из троих пленников вообще бы не встал.

— Слава Богу, ничего не сломал! — забормотал Эдик с кривой усмешкой, не глядя на Страна. — Прошу прощения, шеф, за вмешательство. Но я обязан был напомнить… — Он поднял на Страна свои небесно ясные глаза и после небольшой паузы добавил с восхищением: — Какая у вас потрясающая сила, шеф! И давеча на расстоянии, как вы поразили Аполлона Силуяновича… — Он добавил мечтательно: — Неужели в Стране каждый так может?

— Вы правильно меня остановили, — Стран еще не полностью успокоился. Лицо его продолжало нервно дергаться. — Приказ есть приказ, и я сам виноват! Несколько забылся. — Он добавил с плохо скрытой досадой: — Я так скверно себя здесь чувствую, мне пора возвращаться. Не предполагал, что будет так тяжело! Пока некоторые новички да эмигранты продвигаются по службе, — в голосе его послышалась откровенная ревность, — другие вкалывают в невыносимых условиях! — Стран посмотрел на Эдика с некоторым сочувствием: — Эту силу, о которой вы мечтаете, получает далеко не каждый, ее надо заслужить. Чтобы стать страном, сначала надо перестать быть человеком.

Эдик и Фаина слушали его, затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово, и все время согласно кивали головами.

Зинаида Васильевна ненавидела их за плакатную красоту, за физическое совершенство, за их сознательное, идейное предательство. Она ненавидела их гораздо больше, чем Страна и Дворняшина. Однако ее удивило, что Эдик принял на себя удар, предназначенный Шанталь. «Неужели, — подумала она недоверчиво, — мы действительно так им необходимы?»

Стран обернулся к Дворняшину, сумрачно посмотрел на него:

— Аполлон, запри зловредную крошку у себя в комнате. — Он кивнул на Зинаиду Васильевну. — К ним ее не пускай. Забери у них все блокноты, все записные книжки, любую бумагу, туалетную тоже, бумажные носовые платки. Проверь, не порваны ли обои. Обидно, что я вынужден обращаться с ними чересчур либерально. — Он даже вздохнул с сожалением. — Но ничего, скоро эта идиллия закончится. Проследи, чтобы они не оставили какой-нибудь знак на стене, на полу или на чем бы то ни было.

Даниэль понемногу приходил в себя. Он подносил ко рту сначала белый ингалятор, потом синий. Он хотел что-то сказать, когда Дворняшин уводил Шанталь, но у него не хватило сил. Зинаида Васильевна тихонько шептала ему в ухо:

— Не бойся, Даниэль. Ничего страшного не произошло! Пусть Шанталь немного отдохнет, а то это оловянное чудище совсем озверело. Не надо его раздражать, он может ненароком нас изувечить. Зачем нам лишние муки, уж лучше сразу… Записку-то нашли, значит, еще не все потеряно.

— Хватит шептаться! — прогремел Стран. — Садитесь за стол и продолжайте работать! Вы слышите меня, Штеге? Хватит страдать! Выводите все на принтер. И поскорее, я не собираюсь вас ждать бесконечно!

Он кивнул Эдику и Фаине, и они все трое скрылись в его кабинете.

Даниэль сидел с опущенной головой. Он чихал и сморкался почти беспрерывно. Бумажные носовые платки кончились, новую пачку утащил Дворняшин, выполняя приказ Страна. Даниэль утирал лицо рукавом телогрейки. В перерыве успевал пробормотать:

— Я не могу больше. Я готов заканчивать эту жизнь. У меня нет больше сил сопротивляться. Я просто побегу, куда глаза глядят, и пусть он меня взорвет.

— Погоди, Даниэль, — уговаривала его Зинаида Васильевна. — У меня такие же мысли. Но еще не время. Нам надо действовать сообща. Давай еще немного помучаемся. Вдруг нас освободят! Записку нашли — это же самое главное.

— Ты не понимаешь, Зин, — уверенно сказал Даниэль, — он нас никогда не отпустит. Хотя бы потому, что мы теперь слишком много о них знаем. Они почти ничего от нас не скрывают, уже давно решено, что с нами будет покончено. Давай я сейчас выскочу в эту дверь и побегу. — Он процитировал: — «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца».

— Ну что ты такое говоришь, Даниэль, — замотала головой Зинаида Васильевна. — Не надо безумия. Умоляю, успокойся. То, что ты хочешь сделать, мы всегда успеем. В нашем положении проще всего подохнуть.

Сверху спустился благостный Дворняшин. Он почти оклемался, вымыл окровавленный рот, в лице его обозначилось некоторое добродушие.

— Спит твоя супружница, притомилась хулиганничать. — Он весело смотрел на Даниэля, щурил свинячьи глазки. — Крутую ты себе нашел девку, мужик. Какие на ей клеши, прямо юнга!

— Заткнись, бандит, — с ненавистью сказал Даниэль.

— Заткнись, подлипала пришельская, — сквозь зубы пробормотала Зинаида Васильевна.

Дворняшин сильно обозлился.

— Сами идите на хер, умники сраные. — Он тоже говорил тихо, чтобы не было слышно в кабинете. — Если бы не барин, я бы вам давно козу сделал.

— Если бы не твой барин, паразит, ты бы уже в тюряге сто раз сгнил. У тебя еще все впереди. Убийца!

Зинаиде Васильевне вдруг стало стыдно собственных уличных словечек, всплывших из глубин полубеспризорного послевоенного детства. Она как бы опомнилась. Однако Дворняшин наоборот с интересом и готовностью ждал продолжения беседы. Он жаждал общения, хотел дальше огрызаться и перебрехиваться.

— Чего вы из себя строите, интеллихентные хос-пода! — прогнусавил он по-блатному. — Знаете, хде я вас видал! Я вас видал в хробу и даже еще дальше! Ну скажите мне что-нибудь еще, скажите!

Даниэль и Зинаида Васильевна замолчали, погрузившись в работу.

Из кабинета послышались знакомые звуки — смесь металлического грюканья с животными стонами. Даниэль и Зинаида Васильевна понимающе переглянулись. Дворняшин тоже с изумлением поднял прилизанную голову. Не было сомнения, что барин и его напарница наслаждаются эликсиром в присутствии Эдика и Фаины.

Зинаида Васильевна шепнула Даниэлю:

— Они лопают этот эликсир, как самогонку. Он все время пытается доказать, что сверхсущество, и даже не предполагает, как все это тошнотворно выглядит. Чем-то он такой примитивный железный товарищ. Публично демонстрируют сексуальность. Надо же, они проделывают это перед своими комсомольцами.

— Они не демонстрируют, — зашептал в ответ Даниэль, — они проводят испытание. Ты слышала, что эти Эдик и Фаина привезли им свой эликсир. У них идет апробация нового продукта.

— Да это хуже порнографии, — продолжала возмущаться Зинаида Васильевна.

Лежащий на диване Дворняшин неожиданно вмешался:

— Это для тебя, тетя Зина, порнография, а у них своя любовь.

Втянул-таки Дворняшин ее в диалог.

— Какая здесь любовь, дурная твоя голова. У них нет любви, у них только польза для чугунного здоровья, а то, чем они занимаются, это сплошная наркомания, а не любовь!

— А тебе что, жалко? Они наливают дурь себе в штаны и в голову. А баба в пи…

— Замолчи немедленно, — зашипела Зинаида Васильевна. — Сейчас барина твоего позову, он тебе башку оторвет!

— А что я такого сказал, — Дворняшин сильно снизил голос. — Я говорю, что они нажралися. Теперь им хрен по деревне. А мне даже выпить нельзя — убьет.

Стоны из кабинета стали по-собачьи тонкими, дом начал шататься и трескаться. Зинаида Васильевна инстинктивно закрыла голову руками. Даниэль, защищая компьютер, почти лег на него. С потолка посыпались пыль и штукатурка.

— Пора этим чертям кончать свою любовь, — рассердилась Зинаида Васильевна. — Скоро совсем дом разгромят.

И вдруг все затихло. Зинаида Васильевна и Даниэль отряхнулись, смахнули со стола мусор и вновь принялись за работу. Даниэль продолжал выводить на принтер бесконечные значки и черточки.

— Хоть ты понимаешь, что это такое? — спросила Зинаида Васильевна.

— Понимаю, — сказал Даниэль с некоторым недоумением, — понимаю, что это какая-то муть!

Он посмотрел на диван, где лежал Дворняшин. Тот делал вид, что спит. Даниэль сказал так тихо, что Зинаида Васильевна с трудом поняла, о чем он:

— Зин, попробуй не дотрагиваться до бортика. Она осторожно сняла руку с компьютера.

— Видишь? Ты видишь, ничего не изменилось! Даниэль продолжал работать как и раньше. Экран заполнялся бесконечными знаковыми символами. Даниэль приложил палец к губам, чтобы Зинаида Васильевна ничего не говорила. Он взял ее руку и снова приложил к борту клавиатуры.

— Чем меньше скажешь, тем лучше, — неожиданно высказался Дворняшин в воздух, ни к кому не обращаясь.

Зинаида Васильевна и Даниэль с испугом на него посмотрели, но промолчали.

Стран и сообщники скопом вывалились из кабинета, распространяя отвратительный запах бензина и парфюма. Но не только. Впервые завоняло экскрементами вперемежку с мочой. Очевидно, новый земной эликсир оказался помощнее инопланетного. Все поголовно, люди и нелюди, выглядели несколько прибалдевшими. Красавица Фаина собрала всю отпечатанную бумагу. Просматривая листы на ходу, она стала аккуратно их складывать.

— Вот и подтверждение, — сказала Фаина, обращаясь к Страну. Она показала ему что-то на одном из листов. — Завтра в ночь. Это будет уже послезавтра. Потом с утра Брест, потом дальше. И все — остальное закрыто.

— Но почему закрыто? — удивился Стран. — Указано только, что нужно прибыть к кораблю вместе с агентом. Но они уже знают, что он убит.

— Разумеется, — сказал Эдик, — Муртага в курсе. Но мы все равно обязаны явиться в новом составе.

Он лично будет заниматься ими, — Эдик кивнул на пленников, — и особенно Аполлоном Силуянови-чем.

Никто не обращал внимания на Зинаиду Васильевну, Даниэля и Дворняшина.

— Хорошо, — согласился Стран. — Я уже все понял. — Он не смог скрыть обиду. — Это указывает на недоверие к моим действиям. Я такого не ожидал. Вы уже знаете мое мнение. Я убежден… — он сильно помрачнел и не договорил. Наконец произнес, преодолевая внутреннее сопротивление: — Хорошо, пусть будет так. Но я все-таки попробую доказать свою правоту. А пока я все выполню… — Неожиданно голос его сорвался на писк. — Слышите? — пропищал он недовольно. — Вы слышите?

Эдик удрученно кивнул:

— Конечно, слышим. Значит, рано еще переходить к производству, надо продолжать искать, надо работать.

Стран перебил его снова вернувшимся нормальным голосом:

— Результат нестабилен. Я вам повторяю, не жалейте денег. С этим проблем не будет. Общая функция правильная, но плохо действует на голосовые связки. Вот увидите, через пару минут я начну сильно сипеть. Понятно, что конечный результат можно будет определить только на месте, в Стране. А возможно, вообще не придется исправлять. Я вам уже объяснял, что у нас другой состав воздуха. Эдик о чем-то сосредоточенно размышлял:

— Нам трудно перестать ориентироваться на обычный человеческий голос, должно быть намного больше механического. Тяжело найти грань между живым и неживым. Но я обещаю, господин Стран, задание понято, и к следующему прибытию все будет отрегулировано.

— Хорошо, — сказал Стран. — Но скорее всего, придется дорабатывать на месте. Следующего прибытия может и не быть. — Он наконец обратил внимание на Дворняшина: — Пойди отопри ее, у нас изменились планы. Мы сейчас уезжаем.

Дворняшин с трудом поднялся и поплелся наверх. Он загремел ключом.

— Ты куда, коза? — раздался сверху его изумленный голос: — Ты куда мои шмотки потащила?

— Стирать! И ваше, и наше! — задорно ответила Шанталь. — Я делаю большую стирку в машине, а то все провоняло! — и она захлопнула дверь своей спальни перед носом ошеломленного Дворняшина.

— Барин, — плаксиво пожаловался Дворняшин, — она стирать собирается.

— Никаких стирок, — Стран жутко осип, как и предполагал только что. — Мы через десять минут уезжаем.

— Эй ты, слыхала? — заорал Дворняшин под дверью. — Барин сказали: «Никаких стирок»!

Вместо ответа Шанталь открыла дверь, бросила Дворняшину под ноги его одежду. Затем она спустилась вниз, подошла к Даниэлю и взяла его за руку. В глазах ее скрывалась какая-то тайна. Стало ясно, что ей не терпится поделиться. Стран бросил на нее холодный подозрительный взгляд:

— Опять что-то замышляете? Смотрите у меня, в следующий раз не стану с вами разговаривать.

Шанталь сделала невинные глазки и скромно их опустила. Стран повернулся к Эдику:

— Сейчас проверим бракованный теловзрыватель.

Эдик и Фаина выглядели сверхозабоченно. Эдик вытащил из кожаной сумки круглый металлический предмет, очень похожий на блямбы, которые сидели на шее у каждого пленника. Только эта оказалась больше размером и не такой гладенькой. Эдик произнес почти умоляюще:

— Только прошу вас, господин Стран, совсем тихонечко, еле-еле, иначе тут все разнесет!

Стран посмотрел на него со снисходительной улыбкой:

— Не волнуйтесь, коллега, я знаю, что представляет из себя взрыватель. Знаю, как он действует на любое тело, живое или неживое. Не беспокойтесь, я слишком хорошо понимаю значение этого испытания.

Он взял кругляшку в руку и слегка ее подкинул. Сказал оценивающе:

— Тяжеловата. Это первый недостаток. Он потер ее руками:

— Грубовата, может вызвать сильное раздражение кожи. А если постоянно до нее дотрагиваться, — он кивнул на пленников, — а они все время непроизвольно это делают, может произойти самовзрывание. Вот это уже непорядок! Временно сойдет и такой, но в будущем придется дорабатывать.

Фаина сильно волновалась:

— Поэтому мы вас и предупредили, что брак. Стран подошел к камину, аккуратно положил кругляш в самый его центр и отошел в конец зала к кухне.

— Всем встать за моей спиной, — приказал он. Люди подбежали к кухне и спрятались за Страном. Только Странна стояла рядом с ним. Он вытянул длинную руку и послал к камину крохотную, еле заметную искорку. Тут же раздался громкий хлопок. Верхняя стенка камина обрушилась, со стен попадали картиночки в рамках, зазвякала и кое-где разбилась посуда. Но больше ничего не обвалилось. Несмотря на не слишком сильные разрушения, зал, тем не менее, стал выглядеть как после погрома.

Казалось бы, по сравнению с другими испытаниями это сравнительно мелкое зло не должно было сильно беспокоить Зинаиду Васильевну. Но ей стало обидно и стыдно. Она даже закрыла глаза от огорчения. Такие огромные знания, мощная интеллектуальная и физическая сила используются для разрушения и уничтожения. Такой красивый уютный дом, с такой любовью обустроенный для жизни. Испохабили, идиоты. Она представила изумление и горечь французских хозяев. Еще подумала, что стоит один раз увидеть даже не слишком большое варварство своими глазами, чтобы навсегда получить шок. Эффект присутствия сильнее, чем потребление с удобного дивана радиосообщений и телерепортажей о многочисленных жертвах и о стертых с лица земли городах… Тошнит от всего от этого!

Эдик и Фаина не скрывали своего счастья, они радостно обнимались.

— Здорово! — вскричала Фаина. — Эдька, мы сделали это!

— Нормально, — сдержанно похвалил их Стран. — Осталось только поработать над более усовершенствованной формой. Смерть от такого взрыва внутри субъекта должна быть мгновенной, зачем лишние неудобства и мучения. — Он просипел, обращаясь к пленникам: — Быстро собирайтесь. И очень вам не советую писать записки или оставлять другие следы вашего пребывания. Вы мне уже почти не нужны. Вы пока живы только из высших соображений моего государства. И мне самому это непонятно. Но все может измениться в любую минуту. Не делайте глупостей. Не сопротивляйтесь. Вот перед вами пример благоразумия и доблести. — Он показал на Эдика и Фаину. — Они избранные. Они достойны иметь новую форму и новое содержание. Вот такие, как они, имеют право населять нашу Страну!

— Извините, — робко обратилась к нему Зинаида Васильевна, — мы совсем не хотим ехать в вашу Страну. Куда вы нас везете?

Она смотрела в ненавистные белые глаза, но в них не было ничего, кроме пустоты. Он даже не слышал, что она ему говорила, настолько был погружен в собственные мысли. Очевидно, новый эликсир не пошел Страну на пользу, голос его хрипел и сипел, серая кожа на лице помялась, образовались какие-то бугры, даже зубы почернели, как у насквозь больного пожилого мужчины.

— Куда вы нас везете? — повторила она.

— Собирайтесь! — Стран даже не смотрел на нее. — У меня нет времени с вами беседовать. Все что надо вам уже сказано. — Стран отвернулся к Эдику и Фаине. — Прошу вас, господа, побыстрее! Эдик, вы подготовили оставшиеся изделия к имплантации?

— Так точно, шеф.

— Несите их сюда.

— Но вам же больше не нужна дискета? — безнадежно продолжала спрашивать Зинаида Васильевна. — Скажите, пожалуйста, куда вы нас везете?

Вместо Страна дурашливо ответил Дворняшин:

— Далеко, тетя Зина, отсюда не видно! Почему-то это рассмешило Эдика и Фаину. Но не Страна. Он сурово глянул на Дворняшина, и тот мгновенно закрыл рот.

— Ты неисправим, — сказал Стран таким тоном, что даже Эдик и Фаина переглянулись с опаской. — Прошу тебя не острить, я не люблю и не приветствую твой юмор.

Стран продолжал всех понукать, то и дело непроизвольно пуская на пленников невидимые лучи. Из-за этого они то суетливо двигались, то останавливались, потом снова двигались. Шанталь пыталась тянуть время, она предложила немного убрать в зале. Но Стран заорал страшным голосом:

— Прекратите немедленно! — Он бросил на маленький столик у камина купюру в пятьсот франков. — Если вы сейчас же все трое не перестанете мне возражать…

Красавица Фаина сказала резким голосом, не соответствующим ее ослепительной внешности:

— Не разговаривайте! Идите, собирайтесь!

Они с Эдиком с трудом скрывали нервное возбуждение. Даниэль, втянув голову в телогрейку, пробормотал, глядя на Фаину исподлобья: «Капо!» Фаина услышала, быстро глянула на него и процедила сквозь зубы: «Иди за вещами, искусствовед, а то мне придется тебе помочь!» Даниэль бросил на нее ненавидящий взгляд и начал подниматься по лестнице.

Эдик о чем-то тихо переговаривался с Дворняшиным.

— Хорошо, что уезжаем, — с тревогой говорил Дворняшин. — Если даже очень быстро поедем, мы едва успеваем. — Он удивленно развел руками и пробормотал: — В поезде еще раз все шмотье прогляжу, может, найдется…

Шанталь смотрела на Дворняшина торжествующе и злорадно.

— Чего уставилась, карлик? — буркнул расстроенный Дворняшин. — Иди пакуйся!

Шанталь весело побежала наверх.

Пленники спустились вниз с пожитками. Эдик, Фаина, Странна и Дворняшин сосредоточенно носили вещи и какое-то оборудование в новый темно-синий фургон. Пленники тоже хотели выйти, но Стран не позволил:

— Стоять! Аполлон, поднимись и проверь, что там они после себя оставили. Эдик, вы готовы? Подойдите сюда!

— Да, шеф, — отозвался Эдик, — сейчас подойду. — Он вошел, неестественно улыбаясь. В руках держал черную кожаную сумку.

Стран внимательно посмотрел на пленников, и, как уже бывало раньше, от этого взгляда они слегка приподнялись в воздух и замерли. Стран подошел ко всем по очереди, дотронулся сухими пальцами до шеи каждого. Все три бляшки остались у него в руках.

— Давайте, Эдик, действуйте!

Эдик подошел сначала к Зинаиде Васильевне. Он вытащил из сумки круглую тяжелую бляшку и прилепил на то же место на шее, где находилась прежняя, более легкая. То же самое он проделал с Шанталь и Даниэлем.

Получив возможность двигаться, пленники тут же инстинктивно попытались сорвать с себя эту гадость. Стран остановил их:

— Разве вы забыли, уважаемые, что недавно произошло в этом камине на ваших глазах? Ведите себя очень осторожно, это в ваших интересах. Новые приборы значительно мощнее и действуют на большее расстояние, вот и все их отличие от прежних. Нам всем предстоит последнее земное путешествие, и вы должны его выдержать. Потом ваши трудности закончатся. Вы не ограничены в обычных движениях, только не трогайте шею.

Ободренная его неожиданно заботливыми словами, Шанталь спросила слабеньким голоском:

— Может быть, вы нас все-таки отпустите? Стран ответил ей почти любезно:

— Многое зависело от вашего поведения, дорогая моя. Но пока что своими записками вы не заслужили облегчения участи. Ни о каком, как вы выражаетесь, «отпустите» не может быть и речи!

Эдик и Фаина зловеще усмехнулись. Спустившийся вниз Дворняшин объявил громогласно:

— Все в порядке, барин. Везде проверил: и у них, и в ванной, и в туалете и в детской комнате.

— Отлично!.. В общем-то, это уже неважно.

Месье и мадам ле Ген были потрясены тем, что увидели в своем доме. Оба полицейских инспектора с интересом наблюдали за выражением изумления и ужаса, застывшим на их лицах. Во дворе стоял запыленный серый автобус. Постояльцев не было, и вообще никого и ничего не просматривалось поблизости. Недаром супруги ле Ген так гордились удаленностью и изолированностью своего дома при полном современном комфорте.

Увидев издали «Фиат» соседей, подошла мадам Лебек, живущая в точно таком же бретонском доме метрах в семидесяти. Она разглядывала фликов; несмотря на штатскую одежду, не было никаких сомнений в их профессиональной принадлежности. Мадам Лебек, как и большинство местных жителей, сама ждала в июне туристов из Германии. Она разговаривала во дворе со вторым полицейским. Мадам ле Ген очень не хотела, чтобы мамаша Лебек заходила в дом и видела, что там творится. Но мадам Лебек вытягивала шею и пыталась из-за плеча флика заглянуть в дверь. Она сказала, что иногда замечала, как в дом ле Генов приезжают люди. По вечерам она изредка посматривала на освещенные окна. А накануне, когда стемнело, выносила к дороге мешок с мусором и увидела, как со двора выехал темный фургон с зажженными фарами. Но это ее никак не заинтересовало.

Флик поблагодарил ее, однако в дом не пустил, пообещал сам к ней зайти через некоторое время.

— А что случилось? — с любопытством спросила мадам Лебек.

— Я вам все объясню, когда зайду. Вы мне расскажете поподробнее об этих людях, — сказал флик.

— А я их почти никого не видела!

— Все дело в почти, — уточнил флик. — Вы мне расскажете о том, что вы почти видели.

Мадам Лебек нехотя, все время оглядываясь, отправилась к себе.

В доме ле Гены сидели, опустив головы, в полном ошеломлении. Мадам ле Ген все время повторяла, запинаясь:

— Может быть, они на пляже? Необыкновенно солидный человек!

— Не думаю, что они на пляже, — задумчиво сказал первый полицейский. — После такого разгрома не на пляж идут, а бегут куда-нибудь подальше!

— Ну, давайте составим протокол, — сказал второй, садясь за стол и внимательно рассматривая зелененькую пятисотфранковую купюру. — Начнем с самого начала…

Сначала долго ехали в темноте, потом при свете — почти целый день. Ехали быстро, не останавливаясь, по хорошим европейским дорогам. Но все равно очень утомились. Даже тюремщики устали, судя по их напряженным и нервным физиономиям. Пленники совсем замучились, сидя у задней стенки фургона, где не было окон. Каждому из них бляшка на шее мешала двигаться, причиняя гораздо больше неудобств, чем старая. Все трое постоянно шептались между собой, и никто их не одергивал.

— Он сказал, что у Дворняшина есть такая же, но ее почему-то не видно, — сказал Даниэль.

— Я все про это знаю, — быстро шепнула ему Шанталь. — У него в другом месте. У него и у этих красавчиков они расположены на груди, под сердцем.

— Откуда ты знаешь? — спросили разом Даниэль и Зинаида Васильевна.

— Знаю, — уверенно повторила Шанталь. — Потом расскажу.

Они замолчали, увидев, что Эдик и Фаина внимательно смотрят на них.

— Скоро остановимся, — громко объявила Фаина и, как строгая учительница, посмотрела на всех троих. — Во время остановки все вместе быстро, осторожно и без шума сбегаем в кустики, потом, уже в машине перекусим.

Никто не прореагировал на ее слова. Красота ее гладкого правильного лица действовала хуже, чем уродство.

— Причем здесь Брест? — снова с удивлением зашептала Зинаида Васильевна. — Мы уже должны были сто раз его проехать. По-моему, мы опять в Германии.

Шанталь зашептала в ответ, оглядываясь на тюремщиков:

— Ну конечно, мы в Германии. Речь идет о другом Бресте. Это бывший советский город на польско-белорусской границе.

— Что? — завертели головами Даниэль и Зинаида Васильевна.

— Да, да, — подтвердила Шанталь, — это другой Брест, не французский.

— Да, знаю я, этот наш Брест! Это пограничный белорусский город. Была я там. Вернее, проезжала.

Помните, они сказали: «Брест, а потом дальше». Дальше Белоруссия, а потом Россия.

— Я вам еще кое-что расскажу попозже, — Шанталь опять завращала глазками.

В этот момент фургон остановился.

— Прекратите разговоры, — сказала Фаина. — Выходим ровно на пять минут.

— Эй, парень, ты с нами, — Дворняшин потянул Даниэля за рукав.

Фаина вышла вместе с Зинаидой Васильевной и Шанталь.

— Не больше пяти минут! — крикнул им вдогонку Стран.

— Девочки налево, мальчики направо, — балагурил Дворняшин.

«Все время подслушивает, сволочь, — отметила Зинаида Васильевна, — даже когда Стран треснул его там в лесу. Он помирал, а все слышал».

Они вернулись в фургон гораздо раньше, чем через пять минут. Эдик и Фаина времени не теряли и другим не давали.

— Я не помочился, — шепнул Даниэль своим женщинам. — Эти стояли рядом, и у меня ничего не получилось.

Как бы услышав его шепот, Эдик громко произнес:

— Скоро доберемся до места, у тебя будет много времени.

Было уже совсем темно, когда все вышли из фургона и, нагруженные сверх меры вещами, почти бегом направились к вокзалу. Главный вокзал города Бохума был слишком хорошо знаком Шанталь и Даниэлю — они жили в Дортмунде, но именно здесь, в соседнем Бохуме, в Рурском университете они учились.

Вокзальные часы показывали без двух минут полночь. Тюремщики взяли пленников в плотное кольцо, и они вынуждены были бежать внутрь вокзала, затем подниматься вверх по лестнице на путь номер три. Немногие в этот поздний час люди сторонились их, понимая, что бегущие опаздывают на поезд. Зинаида Васильевна даже обрадовалась, увидев поезд «Париж-Москва», готовый к отправлению. Это российский поезд, там весь обслуживающий персонал говорит по-русски, подумала она с надеждой. Стоявший около вагона проводник, нервничавший молодой человек, ждал именно их. Он нетерпеливо поглядывал вверх на круглые перронные часы. Не стал спрашивать никаких билетов, наоборот, посторонился, когда пленников одного за другим заталкивали в вагон. И как только вся группа вместе с багажом загрузилась, он немедленно вслед за ними поднялся в тамбур. Поезд тронулся.

В первое купе, сразу за туалетом, зашел проводник, в следующее трое пленников, в третьем расположились Эдик, Фаина и Дворняшин, в четвертом Стран и Странна. За четвертым купе в коридоре стоял автоматчик в черном берете, он отсекал одну часть вагона от всей остальной. За спиной автоматчика боком пробирались только что вошедшие пассажиры с чемоданами; они озирались по сторонам, отыскивая свои купе. Эти люди обладали вполне знакомым для Зинаиды Васильевны, никогда и ничем неистребимым советским обличьем.

В дверь заглянул Эдик и коротко предложил Даниэлю:

— Ну, иди в сортир, теперь можно.

— Я без вас решу, когда мне идти, — ответил Даниэль.

Эдик пожал плечами и закрыл дверь. Даниэль тут же встал:

— Пойду, — сказал он. Зинаида Васильевна попросила:

— Посмотри, какая там обстановка в коридоре. Шанталь внимательно оглядела все купе, отдернула шторки на окне.

— Я так и знала. — Она с сожалением указала Зинаиде Васильевне на толстые решетки.

— Да, — со вздохом констатировала Зинаида Васильевна, — они все для нас приготовили, все предусмотрели. Нас везут как очень ценных высокопоставленных заключенных. И отдельное купе, и решетка на окне, и часовой в коридоре.

Из туалета вернулся Даниэль. Он рассказал, что Дворняшин стоит около часового и шепчется с высоким мужчиной в железнодорожной форме. Оба то и дело посматривают в сторону нашего купе. Не успел он договорить, как в дверь постучали. Все трое удивленно переглянулись.

— Войдите, — сказала Зинаида Васильевна.

Вошел железнодорожник, он улыбался напряженной неестественной улыбкой. Пленники непроизвольно вздрогнули. Даниэль глазами дал понять, что это тот самый дворняшинский собеседник. И все отметили, как сильно он похож на Страна, хотя никакой не робот, а человек. Сходство происходило из-за несоответствия сверлящего светло-голубого ледяного взгляда и искусственной улыбки, обнажившей редкие квадратные зубы.

— Разрешите представиться, — сказал железнодорожник, — начальник поезда Закрёпов Рудольф Силыч. Надеюсь, вы ни на что не жалуетесь?

Все трое молчали. Начальник улыбнулся еще шире, глаза его оставались неподвижными:

— Ну и замечательно. Желаю всего наилучшего. Спокойной ночи.

Зинаида Васильевна решилась сказать, превозмогая страх:

— Нас бандиты похитили. Главарь у них пришелец. Вы только что разговаривали в коридоре с одним из членов этой банды. Он человека убил. Мы свидетели.

Закрёпов не переставал улыбаться. Сказал как ни в чем ни бывало:

— Не надо так волноваться. Вам никто не будет мешать. Спокойной ночи. — И вышел за дверь.

Даниэль сел на нижнюю полку, прошептал совсем глухо и безнадежно:

— Теперь окончательно ясно — это конец. Они — одна банда.

В дверь снова постучали.

— Зато не врываются, как в тюремную камеру, а стучат в дверь, будто мы свободные люди! — сказала Шанталь.

Никто не ответил на стук. Опровергая слова Шанталь, дверь с грохотом распахнулась и зашел обеспокоенный проводник. Увидев пленников, молча на него взирающих, он извинился с простодушной улыбкой:

— Простите ради Бога. Я не понял. Испугался! Никто не отвечает — думаю, может быть, что случилось. — И опять улыбнулся.

В этом поезде все улыбались фальшиво.

— Значит, так, — безмятежно продолжал любезный проводник, — средняя коечка откидывается, белье наверху для всех троих. Вам чайку сейчас принести или уже поздно?

— Скажите… — начала Зинаида Васильевна. Но он тут же ее прервал:

— Извините, нам не велено с вами разговаривать. Спокойной ночи.

Когда он ушел, Шанталь наконец выдала распиравшую ее тайну:

— Дворняшин подслушивает пришельца! Даниэль отмахнулся от новости:

— Ну что нам до всего до этого! Надо как-то с этим кончать, я больше не выдерживаю!

— Погоди, Даниэль, — сказала Зинаида Васильевна. — О чем ты говоришь, Шанталь?

Шанталь вместо ответа порылась в рюкзаке и пригласила в него заглянуть. В тусклом свете верхней лампочки они увидели на дне рюкзака черную коробочку.

— Магнитофончик? — воскликнул Даниэль. — Где ты его взяла?

— У Дворняшина в шкафу, вместе с его грязными вещами!

— А если он узнает?

— Я думаю, он уже узнал!

— Ты представляешь, что он с нами сделает?

— Ничего не сделает, он Страна боится больше всего. Он понимает, что мы можем рассказать барину…

— Ты даешь, Шанталь! — Зинаиде Васильевне, с одной стороны, было страшно, а с другой — восхитительно. Какая все-таки Шанталь оказалась бесстрашная девочка!

Видно было, как Шанталь торжествует и гордится своим поступком.

— Когда он меня запер, я легла на кровать. Почти уже засыпаю, и вдруг слышу какое-то потрескивание и попискивание. Потом прекратилось. Только я заснула ненадолго — снова звуки. Этот писк для меня хуже комара, я снова проснулась. Сначала мне показалось, что это с улицы. Но я, — Шанталь торжествующе посмотрела на обоих, — я определила, что это из шкафа. Посмотрите — совсем примитивный магнитофончик. Я даже кое-что прослушала… Но не до конца!

— А проводочки как ты отсоединила? — спросил Даниэль.

— А я их оторвала, — просто сказала Шанталь.

Даниэль и Зинаида Васильевна с безумным видом смотрели на Шанталь; в их взглядах отражались ужас и восторг одновременно.

— Ты такая храбрая девочка, Шанталь! — похвалил жену Даниэль; он даже слегка приободрился. — Ты не боишься рисковать. А я бы, наверное, сто раз умер от страха!

— Я тоже, — сказала Зинаида Васильевна. — Ну, Даниэль, давай включай, — нетерпеливо попросила она. — Только не вынимай из рюкзака. И не очень громко, чтобы никто не услышал.

— Они могут нас здесь прослушивать.

— Да теперь нам уже плевать!

Сначала Даниэль вынул магнитофон, немного поковырялся в нем. Он осторожно уложил его обратно в рюкзак и сделал знак, что все налажено, можно слушать. Все трое наклонились над рюкзаком и напрягли слух.

— Погодите. — Зинаида Васильевна закрыла дверь на замок. — Пока они будут открывать, мы успеем выключить.

После некоторого треска и писка они услышали прерывающийся скрипучий голос Страна:

— …поверю вам обоим, если смогу убедиться, что вы готовы умереть за мою Страну. В Дворняшина я имплантировал взрыватель, потому что ему не верю. Он служит за страх, а не за совесть. Вы другое дело, я их имплантирую в вас именно в знак своего уважения и доверия. Это ваше последнее испытание перед полетом. И в случае непредвиденных обстоятельств вы, как носители ценнейшей и уникальной информации, сознательно и добровольно должны расстаться с жизнью. Вы погибнете, как настоящие герои, прекрасные рыцари, отдавшие свои молодые жизни за наши идеалы. Вам посмертно будут присвоены звания странов и четные номера. Моя Страна никогда вас не забудет! (Пауза. Скрипуче, но более воодушевленно.) Речь идет о самом крайнем и неблагоприятном случае. (Почти поет.) Но я уверен, что мы с вами будем жить, а не умирать, мы все отлично выполним! Вы сделаете карьеру не хуже Рафаэля Муртаги. Вам придется перенести серьезную операцию по перевоплощению в новое качество. Каждый из вас получит в полную собственность женского страна-мутанта. Он станет вашим преданным и надежным помощником. Он будет продлевать ваше блаженство от эликсира. Вы полетите в другие миры, овладеете огромными знаниями и будете обладать колоссальным могуществом! Вы получите самое ценное, что может быть — бессмертие… Что вы хотите спросить, Фаина?

Фаина. Но ведь я женщина! А моим напарником и сексуальным партнером будет тоже женщина?

Стран (благодушно смеется). Фаина, ваша чистота и наивность так трогательны. Но вы забываете, что перестанете быть такой, как сейчас. Четный номерной стран всегда бесполый. У него только внешний вид имеет мужские, с земной точки зрения, очертания. Настоящий стран не мужчина и не женщина. Он просто стран — высшее во всех отношениях существо. На Земле он эмоционально и интеллектуально принимает облик человека. Но на планете, где, например, обитают гигантские лягушки, — я, кстати, был на такой планете и блестяще справился со своей задачей, — он станет такой же лягушкой, не переставая по сути своей оставаться страной. Для страна долг и Родина прежде всего! Если стран не справляется с поручением, для него невыносимо собственное несовершенство. Он перестает существовать добровольно. Для страна нет смертной казни! Он может уничтожить себя только сам. И в случае необходимости он всегда это делает. Ну, вы готовы?

Эдик и Фаина Готовы!

Стран. Расстегните, пожалуйста, рубашки. Предупреждаю, будет немного больно, но вы и не такое выдержите! С этой минуты ваша дальнейшая судьба находится у вас почти в самом сердце!

(Пауза. Шорохи. Некоторое кряхтение. Молчание.)

Стран. Поздравляю вас, друзья! Ни одного стона! Благодарю за мужество и верность! Ну как, все в порядке?

Эдик и Фаина, В порядке. (Их голоса звучат твердо, немного хрипло.)

Стран. Эти три оставшихся взрывателя вы прикрепите на шею Воскресовой и супругам Штеге. У моих скоро кончается действие.

Фаина. Шеф! Разрешите задать вопрос?

Стран. Пожалуйста!

Фаина. А почему им на шею, а нам под сердце?

Стран. Они из людского стада, им все попроще! Нас не интересуют их слабые сердца. Для ликвидации этих субъектов достаточно самого малого импульса. Разница только в расстоянии. Раньше их поводок вмещал пятнадцать метров, а теперь это километр. Вы — другое дело! (Усмехнувшись.) Вас в случае необходимости проще поразить в самое сердце. Надеюсь, вы понимаете, что в этом нет ничего обидного. С вас больший спрос!

Эдик и Фаина (хором). Понимаем!

Фаина (осторожно). А Дворняшин?

Стран (пауза). Вы не поверите, друзья, но он здоров как буйвол! Я решил подстраховаться. Если бы мы имели лишний теловзрыватель, я бы нацепил второй ему на шею.

(Все трое смеются.)

Эдик. А бракованный будете проверять? — Стран. Обязательно! Сейчас проверим его в камине. (Раздраженно.) Признаюсь, друзья, я совершенно не намерен тащить эту троицу к себе в Страну. Ни их, ни Дворняшина. Зачем нам этот мусор, белковые отходы? Эти трое даже хуже Дворняшина, потому что слабее. Нам не нужны ни преступники, ни эти декадентствующие индивидуумы. Зачем заражать совершенный мир упадничеством и физическим убожеством? От них несет духовной заразой. Вы ведь знаете, что у нас свои проблемы с говорящими мутантами. Мы, конечно, заменили бы у этих троих мозг, но нет никаких гарантий, что их злой вирус не проникнет в Страну раньше, чем они подвергнутся обработке. Я буду требовать уничтожения всех четверых здесь, на Земле! (Пауза. Молчание. Шорохи. Продолжает.) Такое впечатление, что с дискетой их роль закончена, но мы, конечно, все тщательно проверим. Итак, подытожим: в Бохуме садимся на поезд и едем до города Брест на польско-белорусской границе, затем уже в Бресте выходим и, как вы говорите, на военном транспорте следуем через всю Белоруссию. Затем Россия. А там действительно все готово…

— Выключи на минутку, Даниэль, — вдруг попросила Шанталь. — Я прослушала только до этого места, потом зашла в его комнату и забрала его грязную одежду. Едва успела до того, как он пришел. Спрятала магнитофон в его вещи и под предлогом стирки унесла к себе…

Даниэль приложил палец к губам, прошептав:

— Молодец, Шанталь. Потише, потише. А то не успеем прослушать. — Он снова включил магнитофон:

Эдик. Все готово. Начиная с поезда, везде наши люди. Половина вагона освобождена только для нас. Там будут решетки и охрана, никаких досмотров и проверок. Все документы оформлены. С польскими пограничниками договорились. Тем более с белорусскими! С этими еще проще. После Бреста едем километров шестьсот, в основном через леса, до самого корабля. Но Рафаэль Муртага настаивал на том, чтобы забирать всех, и Дворняшина, и этих троих тоже.

Стран (с досадой). Хорошо, хорошо! Мы доставим их до корабля. Но потом я все-таки попробую переубедить Муртагу. Благо Страны для меня важнее всего! Воскресова выполнила свою функцию. Она нам больше не нужна. А этот капризный и хилый Штеге тем более. В Стране есть свои классные специалисты.

Фаина. Да, они бесполезны. Но зачем их уничтожать заранее? Если окажутся неисправимы, их можно будет ликвидировать внутри Страны. Они могут пригодиться для эксперимента.

Стран. Это слишком опасное и легкомысленное решение. Они могут причинить такое зло, что будет невозможно исправлять. Вы недооцениваете эту опасность. Это зараза не только физическая, но и нравственная. Я лично переговорю с Муртагой. Уверен, что он со мной согласится.

Эдик Кстати, шеф, после Бреста ваша связь с Муртагой будет наземной, никаких проблем. Я уверен, что корабль уже на месте…

Дальше заговорили по-немецки и засмеялись. Запись оборвалась на полуслове. Шанталь вдруг сказала, вытаращив глаза от изумления:

— Что такое! Я уже слышала эти голоса!

— Ну конечно, это они! — воскликнул Даниэль.

— А что они говорят? — спросила Зинаида Васильевна.

— Они шутят. Говорят, что после удачного завершения еще на Земле выпьют много шнапса, а Стран по прибытии в Страну потребует выписать ему лишнюю канистру эликсиру. Но дело не в этом! Ты понял, Дани?

Даниэль энергично закивал, подтверждая:

— Ну конечно, Зин, мы слышали эти голоса и этот акцент! Это убитые Дворняшиным полицейские! Они говорят как русские немцы, эмигранты из Казахстана!

— Ну, ребята, вам это кажется, — не поверила Зинаида Васильевна.

— Не кажется, — замотала головой Шанталь. — Наши студенты, казахстанские немцы, все так говорят.

— Но ведь Дворняшин убил этих полицейских! Даниэль и Шанталь оба в недоумении смотрели на Зинаиду Васильевну.

— Вроде бы так. Но в то же время… Ну представь их себе, Зин, в темных очках, в форме, в фуражках. Это они, Зин!

Услышав шум в коридоре, Даниэль быстро закрыл рюкзак. Зинаида Васильевна и Шанталь встали. Они разложили среднюю полку и постелили постели.

В этот момент кто-то попытался к ним зайти, дергая дверь.

— Догадайтесь, кто у нас любит вваливаться без стука? — спросила Зинаида Васильевна.

— Это все он! — сказал Даниэль. — Это всегда он!

— Открывайте! — потребовал Дворняшин.

— Мы спим! — сказала Шанталь и добавила издевательски: — Мы в объятиях Морфея!

Даниэль и Зинаида Васильевна засмеялись и сами удивились, что еще не разучились смеяться. Дворняшин замолчал, потом спросил удивленно:

— У вас морфий есть?

Все трое безудержно захохотали. Дворняшин попросил жалобно:

— Ну откройте, ребята!

— Сказано тебе, мы спим!

Дворняшин ушел, но через минуту появился с кем-то еще. Второй открыл купе своим ключом и тут же удалился. Дворняшин вошел, не чересчур нагло, что на него было непохоже.

— Ты что людям перед смертью спать не даешь? — сердито сказала Зинаида Васильевна.

— Да ладно вам, перед смертью, — недоверчиво протянул Дворняшин. Удивительно, что он заговорил довольно вежливо: — Ребята, отдайте мне, что она у меня в комнате стащила, — и он показал на Шанталь, которая весело смотрела на него со средней полки.

Она показала ему язык:

— Если уж отдавать, то лучше барину! Дворняшин сильно испугался, проговорил медленно:

— Ты что, девочка, совсем заболела? Ответила Зинаида Васильевна:

— В вашей банде болеть нельзя, лучше сразу на тот свет! Ты, небось, не зря подслушиваешь начальство. Ты, конечно, уже знаешь, что барин твой железный собирается тебя укокошить вместе с нами. Не годишься ты для их образцово-показательной Страны.

— Ну чего ты придумываешь, тетя Зина, — Дворняшин был смущен и даже пытался обижаться, только чтобы не поняли, как сильно он боится.

— А из комсомольцев будут сооружать новых железных пришельцев, — продолжала Зинаида Васильевна. — Для этого им сначала вышибут собственные мозги и вставят новые, «странные», а потом каждому выдадут по волосатой безгрудой девице. Она будет их ублажать бензиновым пойлом. Но ты такой чести недостоин! Ты — убийца! И мы недостойны. Слишком неинтересные человеческие экземпляры, не годимся даже для их опытов над людьми. Однако он нас почему-то боится больше, чем тебя. Как ты думаешь, почему?

— Да ладно вам, ребята, отдайте мне магнитофон, — канючил Дворняшин.

— Кто такие Эдик и Фаина? — спросил Даниэль. — Ты же их застрелил! Почему они теперь здесь с нами?

Дворняшин замолчал надолго. Чувствовалось, что он потрясен не на шутку. Он вдруг сказал совсем другим, чересчур хладнокровным голосом:

— Отдайте магнитофон немедленно!

— Только барину, только ему! — продолжала дразнить его Шанталь.

— Как хотите, — неожиданно согласился Дворняшин и повернулся, чтобы выйти из купе.

— Отдай ему, Шанталь, — вдруг сказал Даниэль. — Пусть узнает, что ему готовит любимый хозяин.

— Конечно, — поддержала его Зинаида Васильевна, — пусть послушает и порадуется обозримому будущему.

Шанталь толкнула ногой лежащий у окна рюкзак:

— Залезайте в рюкзак и забирайте! Дворняшин проворно влез в рюкзак, пошарил там, вытащил магнитофон, радостно прижал его к груди. Он бормотал, не веря своему счастью:

— Батареечка-то еще не села! Спасибо, ребята! — он сказал это как нормальный человек и добавил просительно: — Вы только лишнего не болтайте!

— Ладно, ладно, — сказала Зинаида Васильевна, — не бойся! Мы, конечно, некачественный человеческий материал, но все-таки должны хоть чем-то отличаться от тебя и от этих юных фюреров. Ты хоть нам и отвратителен как уголовник, но они со своим железным гадом еще хуже! — Зинаида Васильевна решила похвастаться: — Помнишь, как твой барин попытался со мной побеседовать? Он быстро понял, что это бесполезно.

— Он большая сила! — уважительно произнес Дворняшин.

— Это мы большая сила! — сказала Зинаида Васильевна. — Он нас боится, таких слабых, таких обыкновенных! Поэтому и хочет уничтожить. Отгадай, кто сильнее — человек или железный змей, выпускающий из глаз огонь?

— Змей! — уверенно сказал Дворняшин. Зинаида Васильевна рассердилась:

— Вот и дурак! Иди к своему змею, раз он такой сильный! Он немного поумнее тебя, но вы с ним похожи! Только он из железа, а ты из мяса! Его идеи и цели такие же примитивные и устаревшие, как вся твоя личность. Куда им до нашей Земли! Какая-то затрапезная допотопная планета! При такой военной мощи мышление на уровне земного средневековья. Все у них рассчитано на твои три извилины. И то он все время злится, что даже тебя не может переделать, а нас тем более. Да и не такой он сильный. У нас на Земле прямо на глазах хиреет и сипит.

Дворняшин только хмыкал вместо ответа.

— Не бойся, — посочувствовал ему Даниэль, залезая на верхнюю полку, — мы ничего ему не скажем. Юн же тебя тоже хочет убить, как и нас.

Благородство Даниэля не произвело на Дворня-шина никакого впечатления. Он никак на это не отреагировал.

— Спасибо вам, ребята, — еще раз деловито поблагодарил Дворняшин, закрывая за собой дверь.

— Так глуп, что даже не осознает, что происходит в реальности, — сказала Шанталь. И продолжила огорченно: — Я так и не успела эксматрикулироваться из Рурского университета.

— Ты о чем это? — не поняла Зинаида Васильевна.

— Понимаете, для того чтобы имматрикулироваться в Академию художеств, надо сначала эксматрикулироваться из университета, потому что в Германии запрещено учиться сразу в двух высших учебных заведениях. Я думала, что буду писать диплом на правах вольного слушателя и одновременно учиться в Академии. А теперь могу не успеть. Я инвестировала столько энергии.

— Шанталь, деточка моя, ты не устаешь меня потрясать. Я почти верю, что у тебя все будет хорошо.

Даниэль вдруг произнес задумчиво:

— По-моему, наш дворняжка притворяется, он все понимает, но на что-то он надеется! Вот только не — могу понять, на что?

— Надеется на авось, — сказала Зинаида Васильевна. — Бог не выдаст, свинья не съест! Большинство нашего народа надеется именно на это.

Больше никто к ним в купе не заходил. Можно было ложиться спать. Но Даниэль снова заговорил:

— Я хотел с вами, девушки, посоветоваться, стоит ли нам продолжать тянуть эту трагедию до последней минуты. У них все схвачено и продумано. У нас выхода нет — даже если они решат брать нас с собой. Это еще хуже смерти. Мы будем уничтожены в любом случае. Давайте завтра, когда нас привезут на место, просто все побежим куда-нибудь, и пусть мы взорвемся. Ну сколько можно тянуть этот кошмар!

— Я согласна, — сказала Шанталь тоненьким грустным голоском. Кажется, ей уже расхотелось эксматрикулироваться и имматрикулироваться куда бы то ни было.

— А ты, Зин? — спросил Даниэль.

— Я тоже согласна, — сказала Зинаида Васильевна. — Я намного старше вас, поэтому мне проще. Но ни в коем случае не стоит подыхать раньше времени. Всегда надо надеяться на спасение, до последней минуты.

Судя по молчанию, молодые люди с ней согласились.

— Мы уже столько перетерпели, можем потерпеть еще немного.

Голова Даниэля свешивалась с верхней полки. Они с Шанталь влюблено смотрели друг на друга. Зинаида Васильевна встала с постели.

— Знаете, ребятки, мне надоело сидеть в этой клетке. Я не хочу тратить последнюю в своей жизни ночь на сон. Я пойду в коридор — слава Богу, они нас не привязывают. Буду гулять по нашему тюремному пространству всю ночь. А когда рассветет, буду смотреть в окно. — Зинаида Васильевна чересчур весело засмеялась. — Вспоминать буду на том свете нашу последнюю ночь! — И, помолчав, добавила: — Да и вам тоже не мешает побыть вдвоем.

Ребята ничего не сказали.

Зинаида Васильевна вышла в темный коридор, освещенный всего двумя лампочками — по одной в каждом конце вагона. За стеклянной дверью темным силуэтом вырисовывался неподвижно стоящий часовой. С другой, ближней стороны, за дверью, отделяющей вагон от тамбура, на нее, как сомнамбула сквозь стекло, таращил остренькие зенки Дворняшин. Зинаида Васильевна уже давно отметила, что Дворняшин не пьет и не курит. И хотя о желании выпить он громогласно намекал, но ни разу не выпил. Барина боится? И чем-то этот бандюга очень непрост.

Зинаида Васильевна ходила по коридору, примерно по десять метров туда и обратно. Ей казалось, что она гуляет в тюремном дворе. Иногда она видела людей в другой части вагона, выходящих в туалет и с опаской разглядывающих автоматчика. Стала считать свои проходы, насчитала целых две тысячи.

Подсчеты прерывались воспоминаниями о муже, о сыновьях, потом о детстве, о любви к погибшему на войне отцу, которого никогда не видела. О матери, работавшей с утра до ночи, с которой тоже общалась урывками. Почему-то вспомнилась больница. Попала в нее, когда заболела скарлатиной. Зинаида Васильевна поняла, почему вспомнила: больница была похожа на тюрьму. Перед ее мамой ужасно грубо и внезапно закрыли дверь со словами: «Мамаша, уходите! Сюда вам нельзя!» Вспомнила слезы на глазах у матери и ее абсолютное бессилие, полную невозможность защитить своего ребенка. Девочке Зине было восемь лет, она разинула рот и начала так орать, так захлебываться от крика, что, казалось, стены рухнут от этого протестующего рева. Но ничего не произошло. Ее взяла за руку привыкшая ко всему нянька, отвела к стулу перед зеркалом, усадила и стала состригать косички с синими бантиками, приговаривая: «Ишь ты, какие ленты красивые!» Зина постепенно плакать перестала, настолько интересно было ей смотреть на свою беленькую яйцевидную голову. Зинаида Васильевна вдруг вспомнила, что видела недавно что-то подобное. Такой же лысый овал.

О господи, это же Странна 10–47. Бедняга Странна! Не приведи Господь стать как она! Нет уж, как-нибудь здесь взорвемся, подумала Зинаида Васильевна с полной уверенностью, что так оно и будет. Уже начало светать. Она посмотрела в окно, где в мутном предутреннем свете пролетали мимо громадные, бесконечные, безлюдные в такую рань пространства. Зинаида Васильевна в последний раз глянула в тамбур, но Дворняшина там не было. Если бы не блямба на шее, так и убежать можно, подумала она и даже сделала несколько шагов по направлению к тамбуру. Но дворняшинская гладкая голова немедленно обозначилась за стеклянной дверью — он незло ухмылялся. С другой стороны автоматчик по-прежнему стоял на месте, но казалось, что он спит стоя. Она тихонько открыла дверь в свое купе. Наверху было пусто, только горела маленькая лампочка. На средней полке слились в объятиях Даниэль и Шанталь, у обоих были счастливые лица. Они оба постарели за это путешествие, но сейчас этого почти не было заметно. В сеточке на стенке лежали два пластмассовых ингалятора Даниэля, синий и белый, — значит, он ими пользовался. Наверное, из-за никому не нужного пыльного ковра на полу.

Уже совсем рассвело. В соседнем купе не к месту запели. Зинаида Васильевна слушала, как поют по-украински Эдик и Фаина. Здорово пели комсомольцы. Чисто. Красиво до невозможности. Зинаида Васильевна даже прослезилась. Давно она не слышала, чтобы так здорово пели. Она пожалела, что в прекрасном железном мире, куда эти земляне добровольно отправляются, уже не споют, будут только греметь и скрежетать.

— Кто это поет? Неужели эти два фашиста? — удивилась Шанталь.

Они с Даниэлем проснулись и внимательно слушали. Они были так растроганы, что, казалось, забыли, где находятся.

— Это какой-то диалект? — спросил Даниэль.

— Насколько я понимаю, это украинский язык, — предположила Зинаида Васильевна. — А ты говорила, они русские немцы.

А за стенкой все распевали: «Мамо моя солодэнь-ка, як була ты молодэнька, ты ж ходыла так за нань-ком, як тэперь я за Иванком»…

Шанталь уверенно подтвердила:

— По-немецки они говорят в точности как русские немцы.

— Может быть, это все-таки не они?

— Это они, — твердо сказал Даниэль. — Никаких сомнений нет в том, что это они. Вспомни реакцию Дворняшина.

Внезапно все стихло. Пленники чуть не попадали с мест. Поезд судорожно задергался. Наконец, он дернулся в последний раз и остановился. Зинаида Васильевна выглянула в зарешеченное окно.

— Это точно Брест, я узнаю вокзал. Сначала будут менять колеса, потом поедут по Белоруссии. Потом Россия. Может быть, мы ее больше не увидим!

— Мы ничего больше не увидим, — мрачно заявил Даниэль.

В коридоре началось хождение. В купе осторожно постучали. Вошел приветливый проводник с чаем в стаканах с подстаканниками, сахарными брике-тиками в упаковке и бутербродами с колбасой; уютно и даже празднично позвякивали в его руках серебряные подстаканники.

— Доброе утро. Постель можете не убирать. Пожалуйста, чайку.

— Какие деньги принимаете, русские? — спросила Зинаида Васильевна.

— Не волнуйтесь, все уплачено, — сказал проводник.

— Послушайте, молодой человек, как вас зовут?

— Юра, — коротко ответил проводник.

— Послушайте, Юра…

Но Юра уже исчез, закрыв за собой дверь. Вместо Юры дверь открыл Дворняшин и начал командовать обычным своим хамским тоном:

— Чего расселись? Это вам не ресторан! Давайте собирайтесь, сейчас выходим! Дверь не закрывать!

Дворняшин почтительно посторонился, пропуская молчаливых Страна и его спутницу, в привычном мужском одеянии с чемоданчиком в руке. Несмотря на всеобщую тоску, барин почти насмешил всех троих своим видом. На нем болтался неопределенного цвета бежево-серый пыльник, вышедший из моды еще в шестидесятые годы, рабоче-крестьянская дворняшинская кепочка закрывала проволочную прическу. Он черными очками мимолетно зыркнул на всех сразу. Больше всего он напоминал Кащея Бессмертного и смотрелся вполне карикатурно.

— Чучело какое, — пробормотал Даниэль, когда они прошли мимо.

За пришельцами проследовали предельно озабоченные Эдик и Фаина. От внутреннего напряжения они выглядели не столь впечатляюще, как раньше.

— Тихо, тихо, — остановила Даниэля Зинаида Васильевна. — Сейчас я попробую поговорить с народом…

— Ну хватит ковыряться! — снова начал понукать Дворняшин и стал вытаскивать их вещи.

Зинаида Васильевна увидела на другой стороне коридора за спиной автоматчика несколько человек — кто в майке, кто в пижаме — внимательно наблюдающих за ними. Она решилась.

— Граждане! Господа! Товарищи! Помогите! Нас похитили пришельцы с какой-то ужасной планеты! И вот эти примкнувшие к ним бандиты! — она показала на Дворняшина. — Главари поджидают нас около вагона! А этот здесь стоит! Они хотят нас уничтожить, а потом улететь к себе в Страну! Помогите! — умоляюще произнесла Зинаида Васильевна. — Главный у них тот, который только что вышел, длинный, в пыльнике!

Люди на той стороне вагона застыли с заинтересованными лицами. Три странных человека — совсем молодой, стриженный под ноль парень в телогрейке, девушка в черных матросских клешах и растрепанная пожилая женщина — смотрели на них во все глаза. Дворняшин широко улыбнулся, снисходительно развел руками:

— Ничего не поделаешь, граждане, больные люди! У них все бандиты или пришельцы! Других нету!

Пассажиры понимающе переглянулись. Зинаида Васильевна крикнула в отчаянье:

— Помогите! Я правду говорю! Сегодня вы не верите нам, но завтра могут похитить вас, и вам тоже никто не поверит!

Пассажиры молчали.

— А куда вы их везете? — спросил дядька в голубой майке и синих тренировочных штанах.

— В санаторий, — сочувственно сказал Дворняшин. — Мы думали, уже выздоравливают, но вчера они опять начали бредить.

— Спецохрана для них, — согласно кивая, сказал пассажир. — Небось, родственники начальства какого-нибудь.

— Вот именно, — многозначительно ответил Дворняшин. Он нагрузился сразу тремя рюкзаками и черной сумкой Даниэля. С доброй улыбкой стал подталкивать Зинаиду Васильевну к выходу. — А вы, молодежь, тоже поторопитесь!

— Отстань, сволочь! — не выдержала Зинаида Васильевна.

— Сами видите, — с жалостью сказал Дворняшин, обернувшись к пассажирам. — Устали, бедные, с дороги.

Пассажиры разбрелись по своим купе.

В вагон снова поднялся красавец Эдик. Его глаза смотрели на пленников с угрозой, но криво улыбающийся рот произносил участливые слова:

— Выходите, пожалуйста, у нас все готово. Осторожнее, здесь ступенечка. — Он заботливо поддержал Зинаиду Васильевну под руку.

Спустившись с перрона, пошли не к вокзалу, а прямо по путям в другую сторону, пока не подошли к большому закрытому автобусу с решетками на окнах. Стран, уже без кепки, без плаща и без очков, сидел рядом с водительским местом и глухо разговаривал по обычному мобильнику. Все услышали его последние слова: «Это важно, господин Муртага! Я не могу сейчас много говорить, но хотел бы объяснить вам мои соображения наедине. Уверен, что найду понимание…» Внезапно Стран замолчал. После паузы он ответил послушно: «Я понял вас, господин Муртага». Он выключил мобильник, на сером лице отражались несогласие и досада. Эдик и Фаина уже заталкивали пленников в автобус. Едва они разместились, Стран обернулся к ним всем своим уродливым несчастным лицом и негромко, но зло проговорил:

— Я вижу, вы все продолжаете в том же духе. Ну что ж, недолго осталось. Наденьте на них наручники.

Фаина приблизилась, гремя тремя парами наручников со словами: «А вот и браслетики!». Наручники защелкнулись, но пленникам это уже было неважно. С наручниками или без них, решение принято. Грустно переглянулись — они больше ничего не боялись. Дворняшин сел за руль, автобус тронулся.

По ухабам и рытвинам долго ехали вдоль нескончаемого леса. Пока не стемнело, за окном тянулся монотонный пейзаж. Безлюдье и непогода сопровождали их в течение всего пути. Иногда накрапывал дождик, и это даже развлекало. Если бы солнышко светило, возможно, настроение бы улучшилось, но унылая погода не располагала к разговорам. Это касалось не только пленников, но и тюремщиков. Каждый молчал о своем и даже не пытался общаться. Только Странна, единственная из всех, неотрывно смотрела в окно, ни разу не изменив позы. Казалось, она испытывает интерес к тому, что происходит за окном.

Когда стемнело, пленники так притомились, что им захотелось поскорее приехать, и чтобы все закончилось. Печальные мысли о ясном конце виделись после пережитого облегчением, а не трагедией. Зинаида Васильевна подумала с усмешкой: какая у нас светлая перспектива — вечный покой!

Наконец, высадились на ярко освещенной площадке, похожей на деревенское футбольное поле, огороженное рулонами колючей проволоки.

— Отлично подготовлено! — похвалил Стран, выглядевший зловеще, как и в первый день знакомства.

— Никто ничего с собой не берет! — приказала Фаина пленникам.

При всем желании в наручниках это было невозможно. Все вещи остались в автобусе. Только Странна несла неизменный чемоданчик и почти невесомую канистру. Но какая-то фигура маячила за спиной, в том месте, где автобус въехал на площадку. Пленники внутри кольца пятерых надзирателей прошли вперед совсем немного. Света становилось все больше. Они увидели огромное круглое сооружение, переливающееся разноцветными огнями, похожее на цирк шапито. В центре его крыши беспрерывно вращалось белое зубчатое колесо с красным квадратом и жирной черной точкой посередине. Внутренняя часть колеса представляла собой полированный казавшийся каменным куб. От него в разные стороны тянулись уходящие в землю металлические тросы. Именно из-за них корабль походил на цирковой шатер. В передней стенке корабля зиял вход.

— Совсем новая конструкция! — сразу же отметил Стран. — По дизайну более современная.

Он вытащил мобильник и нажал кнопку. Дождавшись ответа, сказал взволнованно:

— Да, я счастлив, что у нас есть еще час времени! Перед полетом я все-таки настаиваю, господин Муртага, на конфиденциальном разговоре. Это слишком серьезно — речь идет о безопасности государства! Я понимаю, что нарушаю субординацию, но я никогда не пошел бы на это, если бы…

Его явно прервали. И вдруг физиономия Страна озарилась неподдельной радостью:

— Благодарю вас, господин Муртага! — произнес он с огромным воодушевлением.

Стран сунул мобильник в карман рубашки и обратился к подруге:

— Странна 10–47, мы идем первыми! — Он повернулся к Эдику и Фаине. — Господа офицеры! Ничего не предпринимайте до моего возвращения. Я должен его убедить. Наступает ответственный момент. Уверен, что все будет так, как я сказал. Каковы бы ни были обстоятельства, вам остается только исполнить долг! Вы знаете, что случится со здесь присутствующими, если я не вернусь. Вы оба обязаны нормально реагировать, что бы не произошло с остальными. — Стран не мигая смотрел в глаза то одному, то другому. Эдик и Фаина слушали его, не шелохнувшись. — Как бы там ни было, — продолжил Стран, — я почти уверен, что именно с вами мы продолжим наше историческое путешествие!

— А я? — жалобно проблеял Дворняшин.

Никто не удостоил его ответом. Эдик и Фаина продолжали молчать. Стран взял напарницу за руку, и они направились к входу корабля. Когда оба скрылись в нем, сверху медленно опустилась толстенная дверь, наглухо закупорившая вход. Зинаида Васильевна, Шанталь и Даниэль, переглянувшись в последний раз и оттолкнув тюремщиков, бросились бежать в разные стороны. Никто их не преследовал.

Зачем им ловить нас, они знают, что с нами произойдет, они все сами видели, думала Зинаида Васильевна без страха. Ну, прощайте, родные мои, все равно придется же когда-то проделать этот путь, кому в своей постели на старости лет, кому в больнице, а кому вот так взорваться на воле в лесу. Она бежала, натыкаясь на деревья. Ужасно мешали наручники, она ощущала отвратительную тяжесть от бляшки на шее, совсем запыхалась, падала, с трудом поднималась, сначала перевалившись на колени, потом упираясь скованными руками в землю. И бежала дальше, понимая, что железный идол достанет ее на любом расстоянии. Впервые за все время пленения испытывала необыкновенное счастье, как в детстве, когда вышла наконец из больницы, напоминавшей детскую тюрьму. Шла с мамой, крепко держала ее за руку, и панамка прикрывала безволосую голову. Сейчас, как и тогда, она испытывала колоссальное удовольствие, несмотря на выпрыгивающее из груди сердце. Ну что ж ты, гад, не убиваешь, думала злорадно, чего ж ты ждешь, проклятый медный истукан! А может, не получается? А может быть, ты мало эликсиру слопал и утратил свою инопланетную силу… Она попала в чьи-то объятия, вскрикнула, по инерции старалась освободиться и бежать дальше.

— Ну хватит, хватит, — сказал поймавший ее человек умиротворяющим тоном. — Хватит бежать, Зинаида Васильевна.

— Я не боюсь вас! — закричала она. — Можете взрывать! Мне теперь все равно — решение давно принято!

— Спокойно, Зинаида Васильевна, — сказал человек. Он легко снял с ее шеи тяжелую кругляшку. — Поймите, наконец, все кончено. Вы свободны!

— Сейчас взорвется! — крикнула Зинаида Васильевна.

— Да не взорвется она, не бойтесь, она же пустая.

— Она не пустая, я сама видела, как она взрывается!

— Пустая она, а та, которую вы видели, была не пустая. Здорово вы намучились! — Его лица почти не было видно. — Ну ничего, все уже позади, — продолжал он негромко. — Давайте, успокаивайтесь.

Зинаида Васильевна стояла, открыв рот, не в силах произнести ни слова. Человек перестал ее держать. И первым ее порывом было бежать дальше.

— Ну куда же вы, Зинаида Васильевна, — сказал человек, снова ее удерживая.

— Сил у меня больше нет! — застонала она.

— Сейчас вернемся, окажем вам медицинскую помощь, и все пройдет.

Зинаида Васильевна смотрела на него и не могла разглядеть лица, — оно было чересчур обыкновенным.

— Где Даниэль и Шанталь? — спросила она.

— Да все уже там. Идемте потихоньку. Тоже, бедные, чуть не умерли, бежали, бежали! Еле-еле мы их поймали! Вы же все еще в наручниках, надо скорее их снимать! Пойдемте быстрее, Герда снимет!

Чем ближе они подходили к кораблю, тем ярче светили фонари. Все больше попадалось им навстречу людей, большинство из них было в военной форме.

— Ну, поймал? — спросил кто-то у спутника Зинаиды Васильевны.

— Поймал, — добродушно ответил он. — Такие оказались прыткие!

Среди переговаривающейся группы людей стояли обнявшись Шанталь и Даниэль. Они встретили ее радостными возгласами. Едва успели сообщить, что их тоже поймали, как к Зинаиде Васильевне приблизилась Фаина и сняла с нее наручники.

Почему-то Зинаида Васильевна не нашла ничего умнее, как спросить:

— Откуда вы знаете украинские песни?

Фаина протерла ей какой-то жидкостью шею там, где военный оторвал металлическую бляшку.

— Наши дедушки и бабушки жили в немецких колониях на Украине до самой войны, — сказала Фаина, — пока их не выслали. А потом мы уже у них научились. Сами-то мы жили в Средней Азии.

— В Казахстане?

— И в Казахстане тоже. Но и в Киргизии жили, во Фрунзе, участвовали там в художественной самодеятельности. — Фаина гордо добавила: — Получали первые места по Союзу.

— Вы здорово поете?

— Мы с Освальдом любим петь, — сказала Фаина и засмеялась.

Шанталь, Даниэль и Зинаида Васильевна тоже засмеялись, сами не зная почему. Люди вокруг негромко переговаривались и все время смотрели на корабль.

Все чего-то ждали. Вдруг из корабля раздался невероятный грохот. Строение закачалось, но устояло.

К ним приблизился Эдик, он был серьезен, едва кивнул Зинаиде Васильевне. Перед ним поставили микрофон. Второй взрыв прозвучал внутри корабля. Тросы, тянувшиеся от центрального куба, лопнули, зубчатое колесо рухнуло на землю. По радио прозвучала команда отойти от корабля на безопасное расстояние. Люди побежали назад, потом остановились у самого леса и завороженно смотрели на корабль. Один солдат тащил за Эдиком стойку с магнитофоном. От следующего взрыва погасли огни на крыше корабля, и он погрузился во тьму. Здание квадрата пока не повредилось. Остался только свет вокруг площадки. Ничто не напоминало недавнее праздничное великолепие корабля. Свисали рваные тросы вокруг черного уродливого бетонно-металлического куба.

К Эдику подбежал лейтенант и доложил, что идут сильнейшие сигналы в штабе, — это Стран пытается выйти на аварийную связь.

— Нет, это невозможно, — с облегчением сказал Эдик, — мы все предусмотрели. Он давно уже не мог нормально выйти на связь через лоб. Он поверил, что Рафаэль Муртага здесь. А уж на аварийку выйти от нашего грязного эликсира он никогда не сможет.

Следующий взрыв был слабее предыдущих, здание устояло. К микрофону подошел человек, которого недавние пленники тут же узнали. Это был «начальник поезда». Его физиономия выдавала сильное волнение. Он собрался с духом, и тут же загремело над всем пространством:

— Стран 10–46, с вами говорит начальник Российского отдела внеземной безопасности Закрёпов Рудольф Силыч! Предлагаю прекратить бессмысленное сопротивление, сдаться в плен и обсудить проблему дальнейшего совместного сотрудничества!

Молчание, явившееся ответом на это предложение, казалось оглушительным. Стало слышно, как что-то громко провякала неведомая ночная птица. Молчание длилось целую вечность. Закрёпов собрался говорить дальше, но Стран внезапно спросил:

— А где Эдик?

Закрёпов посмотрел на Эдика и отодвинулся от микрофона.

— Давай, Хаузер! — сказал он тихо.

— Я вас слушаю, господин Стран! — Эдик изо всех сил старался говорить спокойно, но это у него не совсем хорошо получилось, голос его подрагивал.

— Значит, Муртаги нет? — сказал Стран.

— Рафаэль Муртага находится у вас, господин Стран. Ваши его похитили и изувечили, он больше не человек!

— А вы, Эдик, предали наши идеалы! — В голосе Страна слышалась большая горечь.

— Нет, господин Стран, — твердо ответил Эдик. — Моя Земля — это моя земля! В ней много зла, но все равно она лучше, чем ваша изуверская Страна. Я никогда не прощу издевательства над моим другом Рафаэлем Муртагой! Пепел Муртаги стучит в мое сердце!

— Откуда вам известно про Муртагу?

— Сдавайтесь, и вы узнаете много интересного не только про Муртагу, — сказал Эдик.

— Значит, вы меня заманили?

— Так точно, Стран 10–46!

— Я уже полчаса посылаю мощнейшие лучи. Почему не сработали теловзрыватели?

— Потому что это наши изделия, а не ваши.

— Но тот в камине взорвался!

— Тот взорвался, — подтвердил Эдик. — Он должен был взорваться — и взорвался! — Эдик не смог скрыть гордости, прозвучавшей в его ответе.

— А Дворняшин?

— С профессором Голоущенко все в порядке, — сказал Эдик. — А вот настоящего убийцу, Аполлона Дворняшина, вы, господин Стран, чересчур крепко ушибли о дерево. Да еще ваш взрыватель в нем сдетонировал, он тогда же и скончался. Ну а дальше было наше дело… Мы ведь за вами по пятам шли.

Зинаида Васильевна чуть не упала в обморок от изумления. Ее потрясли не подвиги разведчиков, а то, что матершинник Лжедворняшин профессор.

— Выходит, вы его подменили, — грустно констатировал Стран. Голос его звучал глухо. — У меня, кстати, были сомнения, — продолжал он. — Я видел ваши вертолеты, даже заметил, что Дворняшин не столь гадок, как в начале нашего знакомства. Теперь понимаю, зачем он заменил пули в автомате. Но я полагал, что он так изменился после моего воздействия…

Стран замолчал. Его молчание висело в воздухе так долго, что все решили — он больше ничего не скажет. Но он заговорил:

— Однако я не придал должного значения всем фактам.

И снова замолк. Его признание было сделано почти весело. Но именно от деланной веселости в его механическом голосе неожиданно проявилась совершенно нестерпимая человеческая боль. Многие люди вокруг здания опустили головы.

— Я непростительно ошибся, — сказал Стран. — Ну что ж, теперь буду платить за все сразу!

— Да, господин Стран, вы ошиблись, — согласился с ним Хаузер. — Вы у нас на Земле часто ошибались. Вы недооценили нашу планету и ее жителей, даже самых обыкновенных. К нашей радости, вы действовали в духе заученных стереотипов. И я так счастлив, что Воскресова не сумела вас переубедить, хотя и пыталась. Иначе бы нам не удалось так легко вас нейтрализовать.

— А эти трое тоже агенты? — осторожно спросил Стран.

Среди слушателей послышался смех.

— Ну какие же они агенты! — снисходительно сказал Хаузер. — Они самые обыкновенные люди, «земели» из разных краев. С ними сейчас все хорошо. Ну стресс, конечно… Им пришлось много пережить из-за всех нас, они ведь в нашем деле не профессионалы.

Опять повисла долгая томительная пауза.

— Понятно, — сказал наконец Стран. Хаузер продолжал увещевать:

— Вы проиграли, господин Стран, и как представитель сверхрациональной планеты обязаны признать поражение. Вы должны капитулировать и плодотворно сотрудничать с победителями.

Стран засмеялся долгим скрипучим смехом. Наконец, он произнес:

— Теперь мне кажется, что вы меня недооцениваете, господин, не знаю уж, как ваше настоящее имя…

— Освальд Хаузер, — сказал Эдик.

— Вот-вот, господин Хаузер, я вынужден признать свое поражение и поздравляю вашу земную команду с победой.

— Спасибо, — скромно поблагодарил Хаузер. Все услышали, как приятна ему эта похвала.

— Но, — продолжал Стран, вернувшимся на мгновение твердым и ясным голосом, — после знакомства со мной вы тоже должны были понять, что ни один стран, даже самый простой, тем более такой как я — номерной, элитный, — никогда не сдается! Хаузер прореагировал на эти слова очень мягко:

— У вас нет выбора, Стран 10–46. У вас не осталось ресурсов даже для самоуничтожения.

— Вы чересчур самоуверенны! — перебил его Стран. — Сейчас вы увидите и услышите мой выбор!

Того, что произошло потом, никто не мог предвидеть. Внутри уродливого здания нарастало угрожающее гудение. Затем звук стал нестерпимо тонким, и люди у леса инстинктивно зажали уши. Освальд Хаузер с тревогой посмотрел на Закрёпова. Тот махнул рукой. Все присутствующие как будто ждали сигнала. Они побежали подальше в лес. Раздался взрыв. Он оказался не так силен. Здание хоть и осело, как неуклюжее животное, но не разлетелось на куски. В огромную пробоину в крыше вылетели прижатые друг к другу два огненных тела. Оба обнаженные, бесполые, со стоящими дыбом волосами. Люди в оцепенении смотрели на невероятное зрелище — горящие тела взлетели не прямо, а слегка распластавшись по диагонали. Их было хорошо видно. Багровое от огня тело Странны 1047 сгорело почти мгновенно и без остатка. Но металлическая фигура пришельца разваливалась в воздухе у всех на глазах. Расплавленные куски металла с шипением падали на землю. В черепе Страна, как в лампе, во всех головных отверстиях полыхал огонь. Освальд Хаузер произнес с огорчением:

— Опять не получилось!

— Упустили, — сокрушенно сказал стоящий рядом Закрёпов. — Вроде бы все на этот раз продумали…

Люди возвращались к скособоченному строению. К счастью, никого из них не задело. Они собирали в специальные мешки постепенно остывающие останки пришельца. Казалось, эта работа для них привычна. Хаузер и Закрёпов мрачно наблюдали.

— Не должно было у него остаться собственного эликсира! — чуть ли не рыдая воскликнул Хаузер. — А на нашем он бы никогда так не вылетел!

— Значит остался! — сказал Закрёпов. — Это уже третья неудача, Освальд! Мутантов подчиненных ловим, а их хозяев никак!

Хаузер обратился к приблизившейся к ним расстроенной почти до слез бывшей Фаине:

— Пойдем, Герда! Я не могу больше здесь торчать! Господи, ну почему так не везет! Три года готовились! Построили этот корабль! Они нашего Муртагу загубили, а мы ничего не можем противопоставить!

— Не переживай, — сжалился над ним Закрёпов. — Каждый раз мы чуть-чуть продвигаемся вперед.

Хаузер посмотрел на стоящую рядом обескураженную троицу. Теперь он был героем. Измученное лицо его не казалось столь плакатным, как раньше, и Зинаида Васильевна вспомнила, как он заслонил Шанталь телом от безудержного гнева пришельца.

— Да свидания, заложники, — сказал он без улыбки. И добавил, обратившись персонально к Даниэлю и Шанталь: — Вас обоих завтра отправят домой.

Оба захлопали в ладоши от радости.

— А меня? — подала голос Зинаида Васильевна. — Да, — сказал Даниэль, — а как же Зинаида?

Хаузер произнес устало:

— Вам, Зинаида Васильевна, все объяснит Рудольф Силыч.

Закрёпов кивнул Зинаиде Васильевне. «Начинается», — подумала она неприязненно. Ей совсем не нравился Рудольф Силыч, так похожий на Страна.

Освальд и Герда, взявшись за руки, направились к поджидавшему их газику.

Даниэль сказал:

— Этот пришелец похож на вселенского Дон Кихота, — в голосе Даниэля звучала жалость. Ему понравилось собственное умозаключение. — Он погиб вместе с любимой, лысенькой и волосатенькой Дульсинеей! Его победили земные ветряные мельницы. Знаете, что я придумал? Картину под названием: «Опустелый дом в Космосе с видом на Землю».

Зинаида Васильевна уловила настроение Даниэля. Но она решила не поддаваться жалости.

— Он, возможно, Дон Кихот, — сказала она, — только вот фальшивые деньги печатать Дон Кихоту не к лицу! Жалко его, конечно. Физически мы, земляне, послабее, а вот по уму… — она не закончила, но гордость за родную планету в ее словах присутствовала.

Рассвело. Вокруг покореженного строения сновали люди. Среди них были чернокожие, мелькали азиатские лица. Защитного цвета одежда, которую Зинаида Васильевна сначала приняла за военную, оказалась какой-то специальной униформой. Люди говорили на разных языках. Во всяком случае, все трое определили английский, немецкий, французский. Даниэль слышал, как говорят по-голландски.

— Смотрите, ребятки, кто к нам идет, — сказала Зинаида Васильевна. — Сам профессор пожаловали!

Голоущенко довольно улыбался.

— Привет! — сказал он радостно. — Я вам больше не дворняжка! Я Голоущенко Виктор Борисович!

В ответе Шанталь проступило неподдельное восхищение:

— Вы потрясающе имажинировали, профессор! Я впервые наблюдала столь впечатляющую реинкарнацию! Но до чего же вы меня натурально пугали!

— А вы, девушка, меня чуть не уничтожили! Когда вы сказали: «Это не та персона!», я чуть не обделался.

— Профессор, вы вульгарны. Нельзя перевоплощаться в роль криминального субъекта навечно.

— Ах, прошу прощения, — поспешил исправиться Голоущенко и продолжил. — Я от ужаса начал материться. Только тогда вы поверили! А я думаю: ну все — каюк. Сейчас сам подойдет, разберется. И капут. Но, слава Богу, барин не разобрались.

— Но вы не та персона! — воскликнула Шанталь. — Я удивляюсь, как мы могли поверить!

— Это потому, девушка, что я с вами обращался как придурок и последняя мразь, — сказал Голоущенко.

— Но как получилось, что вы так скверно выглядели, когда Стран вас поразил издалека?

— Да он меня не поразил! — засмеялся Дворня-шин. — Это меня Герда так убедительно намазала!

Зинаида Васильевна спросила, разглядывая его мордастую физиономию, прилизанные волосы, толстый нос, хитрые звериные глазки.

— Извините, Виктор Борисович, вы каких наук профессор будете?

— Внеземных. Пятнадцать лет занимаюсь. Диссертацию написал! — Голоущенко не был обескуражен неудачей в отличие от амбициозных Освальда и Герды. Он вздохнул, но без огорчения. — Уже третьего Страна упускаем — такая наша работа!

И хорошо, почему-то порадовалась Зинаида Васильевна. И сама себе удивилась. Вчера я Страна ненавидела, а сегодня мне его жалко. В общем, совсем я запуталась в своих душевных противоречиях.

Улыбающийся человек подошел к Даниэлю и Шанталь. Он заговорил с ними по-немецки. Оба бурно обрадовались и почти побежали вместе с ним к поджидавшему неподалеку автомобилю.

— До завтра, Зин! — попрощался Даниэль. — Теперь увидимся в Бресте!

Зинаида Васильевна почувствовала себя одиноко после ухода молодых товарищей по несчастью. Но она не успела как следует загрустить — рядом уже стоял Закрёпов. Он отдавал распоряжения; люди расчищали подходы к зданию, скатывали в рулоны колючую проволоку, снимали освещение.

— Поехали, Зинаида Васильевна, — сказал он, помогая ей взобраться в военный автобус. Его сходство с пришельцем, не столько внешнее, сколько внутреннее, пугало Зинаиду Васильевну. Но она старательно отводила от себя эти мысли. Несмотря на предутренний холодок, лето почти наступило. Зинаида Васильевна не любила лета из-за жары. И сейчас подумывала, как она будет от нее спасаться в любимой Москве.

Закрёпов прервал ее размышления:

— Сыновья ваши в курсе. Они будут вас встречать.

— А когда? — спросила она.

— Скоро, — коротко ответил Закрёпов, показав, что не собирается много разговаривать на эту тему.

— А позвонить им можно?

— Пока нет. Вот сейчас прибудем на место, я вам все объясню.

Через несколько десятков километров, останавливаясь у бесчисленных блокпостов, наконец, приехали. Зеленое солнечное место напоминало чистый, очень аккуратный военный городок эпохи позднего застоя. Клумбы, газоны, детские площадки располагались как по линейке. Недалеко просматривался огромный, в данный момент пустой стадион. Рядами расположенные трех— и пятиэтажные одинаковые дома выглядели довольно приятно, несмотря на архитектурное убожество. Закрёпов и Зинаида Васильевна зашли в одно из таких трехэтажных зданий без вывески. По знаку Закрёпова Зинаида Васильевна стала спускаться за ним в подвал.

Спускались долго, и ее охватила нудная тоска. «Они никогда не оставят меня в покое», — думала она, разглядывая сырые стены длинного коридора. Омерзительный запах! Даже комфортабельные подвалы не свободны от подвального духа. Закрёпов шел и шел длинными коридорами. Через каждые десять-пятнадцать метров из-за столика с компьютером вставал человек, одетый в униформу. Но по знаку Закрёпова он тут же снова садился за стол и углублялся в компьютер. Зинаиде Васильевне хотелось все время задавать Рудольфу Силычу вопросы, но она понимала, что это бесполезно.

Наконец они попали в коридор, освещенный ярче других. На этот раз Закрёпов не стал усаживать вставшего дежурного. На столе не было компьютера. Дежурный достал из ящика огромную связку ключей. Закрёпов посторонился, пропуская его вперед. Тюремщик, гремя связкой, молча довел их до железной двери. Он долго открывал дверь разными ключами, и казалось, что снаружи не конец двадцатого века, а начало шестнадцатого. Когда он отпер дверь, перед ними возникла решетка с толстыми прутьями. Сзади свет погас, а в клетке за решеткой зажегся. Закрёпов шепнул, обернувшись к Зинаиде Васильевне:

— Свет не должен быть слишком ярким — действует травматически.

Кто-то заворочался в клетке. Зинаида Васильевна взглянула туда и вздрогнула, ужаснувшись. Это была Странна 10–47. Стало так страшно, что захотелось немедленно убежать Она спросила шепотом:

— Это Странна 10–47? Она же сгорела!

— Нет, — ответил Закрёпов так же тихо, — это Странна 12–83. Она уже полгода у нас.

В этот момент Странна 12–83 встала и, до невозможности вытаращив глаза, стала смотреть на Зинаиду Васильевну. Воскресова поняла, что ошиблась, это была другая Странна, такая же серая, покрытая короткими волосиками, безгрудая. В отличие от первой у нее на лице шевелился маленький рот и нестерпимо светились осмысленные, переполненные страданием белые глаза. Странна 12–83 подняла вверх руки и начала издавать рыдающие звуки. Она обращала зов не к Закрёпову, а к Зинаиде Васильевне. В этот момент раздался бесцветный голос Закрёпова:

— Принеси! — обратился он к дежурному.

Тот исчез на минуту и вернулся с литровой пластиковой бутылкой. Закрёпов взял ее из рук дежурного и протянул сквозь прутья. Странна 12–83 схватила бутылку с неимоверной быстротой, мгновенно открутила пробку, бросила ее на пол. Улеглась на спину на голом полу, подтянула вверх согнутые в коленях раздвинутые ноги и влила в себя примерно треть бутылки. Остальное выпила. Потом отбросила бутылку, свернулась в клубок и забилась в угол, тоненько подвывая.

Зинаида Васильевна смотрела, не в состоянии сказать ни слова. Они с Закрёповым отошли в коридор, пока дежурный закрывал клетку под завывание узницы. По дороге назад Закрёпов нарушил молчание.

— Вы уже видели такое?

Зинаида Васильевна не могла оправиться от потрясения. Она не переставала дрожать.

— Не совсем такое, — сказала она еле слышно. У нашей не было рта, но в голове находилась затычка. Она вытаскивала затычку, вставляла воронку, а потом в эту воронку выливала.

— Ну, это мы уже знаем от Голоущенко. А как ваша деньги печатала?

— У нее был компьютер с вмонтированным принтером. Набирала что-то на клавиатуре, а деньги сбоку вылезали.

— Изумительная работа! — констатировал Закрёпов. — Никто из наших не может понять…

— Скажите, — прервала его Зинаида Васильевна, — почему с ней так обращаются? Ведь она живая!

Закрёпов, шагая впереди, сказал с укоризной:

— Этот пришелец так над вами издевался, а вы их жалеете!

— Стран не держал нас в клетке! — воскликнула Зинаида Васильевна. — Мы общались между собой. Конечно, он нам угрожал, пускал на нас лучи. Но кормил нормально, разговаривал… Он нас даже на океан один раз свозил!

Зинаида Васильевна запыхалась, когда они наконец выбрались на свет. Закрёпов продолжал:

— Вы тоже нас поймите. Они чужие, они хотят нас завоевать и поработить! Они — мутанты! Они могут заразить нашу Землю неизлечимым вирусом! Они могут оказывать опасное влияние. Мы с вами обязаны оберегать нашу планету, Зинаида Васильевна!

Для Зинаиды Васильевны его проникновенный голос звучал тошнотворно. Она уже слышала вариации на эту тему. Но они ни в чем ее не убеждали.

— Я хочу домой! — сказала она и заплакала.

Она шла рядом с Закрёповым и утирала рукавом слезы. Стран еще раньше приказал Дворняшину забрать у них носовые платки. Закрёпов протянул ей безукоризненно чистый ситцевый платочек.

Закрёпов говорил ей правильные слова:

— У вас это скоро пройдет. Мы их изучаем. Не мы к ним пришли, а они к нам. Не надо, Зинаида Васильевна, этого забывать! К сожалению, они очень зависят от эликсира. Когда мы двух других поместили в хорошие условия, они тут же умерли. А эта самая смышленая, но она ничего не хочет, кроме эликсира. С эликсиром тоже проблемы. Наш не совсем годится, а такого, как у них, мы сделать не можем. Не получается! Лучше всего она чувствует себя в этой клетке. Поверьте мне, мы не палачи какие-нибудь! Мы хотим сохранить их не попорченными… Мы работаем вместе с западными коллегами. Они сначала тоже настаивали на других условиях. А как начали эти странные девушки загибаться одна за другой, сразу замолчали.

Зинаида Васильевна все еще всхлипывала. Она высказала предположение:

— Я думаю, эта новенькая такая же, как наша. Наша любила своего Страна. Вы уничтожили ее мужчину, и она стала пропадать!

— Возможно, — неожиданно согласился Закрёпов. — Некоторые специалисты уже высказывали подобные предположения. Но их мужчины сами себя уничтожили. Мы этого не хотели.

Они подошли к такому же трехэтажному зданию без вывески. На этот раз Закрёпов и Зинаида Васильевна поднимались вверх. На последнем, третьем этаже прошли в конец коридора. Закрёпов ключом открыл просторный кабинет. Зинаида Васильевна села напротив него. Профессор улыбнулся, не обращая внимания на ее угнетенное состояние.

— Сейчас я вас обрадую, — хитро глядя ей в глаза, сказал он.

Зинаида Васильевна вопросительно посмотрела.

— Вам за все переживания положены денежки!

Зинаида Васильевна не сразу поняла. А когда поняла, действительно перестала всхлипывать. Любопытство на минуту пересилило тяжелое настроение:

— А сколько?

— Не знаю, это не в моей компетенции. У нас международная организация. Они сами решают, кому сколько дать. Но обязательно получите в валюте.

— А ребятам тоже дадут?

Рудольф Силыч сказал с уверенностью:

— Им дадут больше, чем вам! Они еще от государства какую-нибудь компенсацию получат за свои беды. А у нашего государства денег нет!

Закрёпов как будто не верил собственным словам. Он произнес необыкновенно серьезно:

— Вот что, Зинаида Васильевна, осталось еще одно нерешенное дело перед нашим расставанием.

Он достал из ящика стола черную дискету в целлофановом пакете.

— Ну-ка возьмите ее в белы ручки.

Лицо Зинаиды Васильевны исказилось от отвращения. Она вскочила со стула:

— Я больше не могу всем этим заниматься! Вы не имеете права меня задерживать! Не могу больше смотреть на пришельцев, мутантов и на ваши дискеты!

Закрёпов остановил ее тихим голосом и ужасным холодным взглядом Страна 10–46.

— Вы что, уважаемая, не понимаете, о чем идет речь? Вы пожилой человек, а ведете себя как маленькая капризная девочка! Вы не любите нашу Землю! Вам наплевать на безопасность человечества!

Зинаида Васильевна хотела крикнуть: «Наплевать!», но внутреннее чутье подсказало ей — надо осторожно высказываться при Закрёпове. Он сунул дискету ей в руку, и она, вскрикнув, тут же ее уронила — так закололо у нее в пальцах. Закрёпов засмеялся, увидев ее реакцию. Он с облегчением заговорил:

— Ну вот, у нас капризы не по делу, а все очень даже замечательно!

Зинаида Васильевна спросила обреченно:

— А та дискета?

Закрёпов не скрывал радости:

— Ту Голоущенко с Хаузером сляпали! Вы хотите показать свое безразличие и равнодушие, отсутствие земного патриотизма. А когда надо было, вы интуитивно действовали правильно. Когда во Франции вам дали липовую дискету, вы сказали самым естественным образом, что пальцы у вас закололо…

— Потому что все этого хотели, — воскликнула Зинаида Васильевна, — а мне надо было, чтобы от меня наконец отстали!

— Вот так и надо поступать, Зинаида Васильевна, а не стремиться побыстрее домой, не закончив важного дела. И молодой Штеге тоже молодец. Он все понял, но не стал разглагольствовать.

Зинаида Васильевна предупредила Закрёпова:

— Даниэль не останется здесь ни на одну минуту. Он иностранец, и вы не сможете его задерживать!

— Естественно, — согласился Закрёпов и нажал кнопку на пульте. — У нас есть умный студент, он разберется не хуже вашего искусствоведа в телогрейке.

В дверь постучали.

— Заходи, Бузян, — позвал Закрёпов.

К столу приблизился сутуловатый юноша в очках. Довольный Рудольф Силыч объяснил:

— Познакомься, Викентий, это она, та самая «вторая» — Воскресова Зинаида Васильевна!

Парень чем-то был похож на ее старшего сына Илью. Пока шли к Бузяну в кабинет, она спросила:

— Как вы думаете, это надолго? Я так хочу домой!

— Не знаю, — уклончиво сказал он, — как пойдет.

Он сел перед компьютером, включил его, и Зинаида Васильевна без удовольствия созерцала на экране осточертевшего Страна с головой под мышкой.

— Нажмите, пожалуйста, вот эту клавишу, — попросил Викентий.

На экране замелькали значки. Зинаида Васильевна стала зевать. Она улыбалась, думая о том, как ее будут встречать дети и укорять за то, что с ней произошло… Они сделают вывод, что за границу ездить не надо, ведь дома пришельцы не встречаются. Ее отвлек Викентий, кажется, он был чем-то доволен.

— Нажмите вот эти две одновременно! А теперь еще раз вот эту…

Это длилось минут сорок. От мелькания Зинаида Васильевна уносилась мыслями то в Москву, то на океан. Со стыдом вспомнила про разоренный дом мадам ле Ген и фальшивые 500 франков. Она механически нажимала на клавиши по указанию Викентия. Несколько раз встряхнула головой, чтобы не заснуть.

— Есть! Нашел! — воскликнул Бузян.

Она вздрогнула и вскочила, наблюдая, как Викентий возбужденно говорит по телефону с Закрёповым:

— Нет, Рудольф Силыч — кричал он, — она нам больше не нужна! Я, честно говоря, не ожидал, что сегодня получится! Теперь она только мешает!

Он положил трубку и заявил торжественно:

— Зинаида Васильевна! Вы свободны!

— А скажите, Викентий, — не веря своему счастью, начала Зинаида Васильевна.

— Нет, Зинаида Васильевна, — сказал Бузян, — ничего не скажу. Все вопросы к Рудольфу Силычу!

Зинаиде Васильевне чуть плохо не стало:

— Ну уж нет! Я у него что-нибудь спрошу, а он меня здесь еще на месяц оставит! Я сегодня уеду?

— Завтра, — сказал Бузян.

Машина мчалась на всех парах, но все равно опоздала. На перроне расстроенная Зинаида Васильевна увидела в открытом окне уходящего поезда две юные головы — одну темную, другую светлую. Оба высунули из окна руки, изо всех сил махали и что-то кричали. Но Зинаида Васильевна не разобрала ни слова, она тоже махала руками, пока поезд не скрылся из виду.

Привезший ее сюда и наблюдавший за этой сценой Рудольф Силыч Закрёпов сказал небрежно:

— Да будет вам переживать! Скоро увидитесь. Созвонитесь. Слава Богу, не война…




Москва, февраль 2001